Но однажды ночью ему приснился ужасающий кошмар, где фантазия так перемешалась с реальностью, что правда и вымысел стали неразличимы. Джордж бежал по парку, делая большие изящные прыжки. Его сердце ощущало удивительную радость, а ум — безграничную свободу. Мир вокруг стал черно-белым: черная трава, белые силуэты деревьев, серое небо, белая луна. Однако за всей этой радостью и свободой таилось слабое подспудное ощущение нереальности происходящего. Что-то взывало к его разуму, требуя рассеять иллюзию. Мозг, выполнявший роль стороннего наблюдателя, требовал: «Проснись!» Но Джордж не спал. Не под его ли ногами хрустела трава и не его ли шерсть обдувал приятный ночной ветерок? Впереди несся большой черный кот, пытаясь спастись от погони. Но ни деревьев, ни крыш котяре не попадалось, а колючие кустарники были слишком низкими, чтобы служить защитой. Наконец Джордж загнал его в какую-то дыру. Отчаянные вопли кота, его острые когти, теплая кровь, теплое мясо, в которое вонзились зубы Джорджа. Это было восхитительно. Он насытился.
Утром Джордж проснулся в своей кровати и уже был готов объявить ночные события кошмарным сном, если бы не царапины на лице и руках и не кровь в слипшихся волосах. Джордж думал о психиатрах и клиниках, о священниках и религии. Перебрав множество разных возможностей, он остановился на единственно приемлемом решении. Во всем мире он знал лишь трех человек, способных понять и объяснить его состояние.
Дверь ему открыла Мамочка. Отец дружески пожал руку, Карола нежно поцеловала его, а когда он заплакал, так же нежно обняла.
— Никто из нас не стремился к подобной участи, — прошептала она. — В нашей жизни больше ужасов, чем мы отваживаемся показать.
— Все мы занимаем свои места на большом кладбище, — подхватил Отец. — Ты охотишься, мы сосем кровь, упыри рвут трупы, тенюшники лижут, что осталось, смешатники дуют, а тенюшатники — помесь тенюшников со смешатниками, — те вообще могут только свистеть.
— И я теперь… всегда буду таким? — дрожащим голосом спросил Джордж.
Семейство кивнуло: Мамочка мрачно, Отец — со знанием дела, а Карола — с грустью.
— До тех пор, пока луна не исчезнет с небес, — в унисон произнесли они.
— Или пока тебе не выстрелят в сердце серебряной пулей, — прошептала Карола. — Но убить тебя сможет только тот, кто еще лишь думает о грехе, а сам безгрешен. А когда ты станешь совсем старым, у тебя сердце может не выдержать превращения…
— Перестань болтать разные ужасы, — осадила ее Мамочка. — Парню и так досталось, а ты добавки подкладываешь. Лучше иди завари ему чаю. И нам сделай коктейльчик повкуснее. Только не пролей нулевую группу. Ее у нас мало.
Они уселись возле камина с искусственными поленьями. Джордж глотал горячий чай, семейство потягивало холодную кровь. Никто над ним не смеялся, никто не упрекал, наоборот, давали полезные советы. Впервые за долгое время Джордж почувствовал себя вполне уютно.
— Все, кто из нашей породы, должны держаться подальше от церквей, священников и бойскаутов, — наставлял Джорджа Отец.
— Беги от креста, а от молитвы — так со всех ног, — добавила Мамочка.
— Вдвоем бежать легче, — робко заметила Карола.
На следующий день Джордж объявил матери, что намерен покинуть родительский дом и жить отдельно. Пару месяцев назад миссис Хардкасл стала бы спорить и говорить, что он еще наживется самостоятельно. Но сейчас, глядя на мрачное, бледное лицо сына, она понимала: мальчик вырос совсем не таким, о каком она мечтала.
— Что ж, думаю, самое время, — сказала она и принялась помогать ему собираться.
Отец Джорджа, у которого был знакомый торговец недвижимостью, подыскал сыну четырехкомнатный домик близ церковного кладбища. Родители отдали ему кое-что из мебели и утвари. Разумеется, новое жилище Джорджа не отличалось изяществом дворца Хэмптон-Корт, зато теперь никто не узнает, когда он уходит на свои ночные прогулки и когда возвращается.
Старые легенды об оборотнях, как он обнаружил, были изрядно приукрашены: он не чувствовал желания кого-либо рвать когтями или даже кусать. В том не было надобности; в животном царстве убивают только из-за чувства голода, а Джорджу вполне хватало обычной пищи. Ему было достаточно прыгать, кувыркаться, ловить свой хвост и иногда выть от переполнявшей его радости жизни. А радость Джорджа, надо сказать, возрастала с каждым днем.