Выбрать главу
«Мне не быть твоею, отрок милый, Ты мечты напрасной не лелей, Скоро буду взята я могилой, Ты ж сестре назначен уж моей; Но в блаженном сне Думай обо мне, Обо мне, когда ты будешь с ней!»
«Нет, да светит пламя сей лампады Нам Гимена факелом святым, И тебя для жизни, для отрады Уведу к пенатам я моим! Верь мне, друг, о верь, Мы вдвоем теперь Брачный пир нежданно совершим!»
И они меняются дарами: Цепь она спешит златую снять, — Чашу он с узорными краями В знак союза хочет ей отдать; Но она к нему: «Чаши не приму, Лишь волос твоих возьму я прядь!»
Полночь бьет — и взор доселе хладный Заблистал, лицо оживлено, И уста бесцветные пьют жадно С темной кровью схожее вино; Хлеба ж со стола Вовсе не взяла, Словно ей вкушать запрещено.
И фиал она ему подносит, Вместе с ней он ток багровый пьет, Но ее объятий как ни просит, Все она противится — и вот, Тяжко огорчен, Пал на ложе он И в бессильной страсти слезы льет.
И она к нему, ласкаясь, села: «Жалко мучить мне тебя, но, ах, Моего когда коснешься тела, Неземной тебя охватит страх: Я как снег бледна, Я как лед хладна, Не согреюсь я в твоих руках!»
Но, кипящий жизненною силой, Он ее в объятья заключил: «Ты хотя бы вышла из могилы, Я бы согрел тебя и оживил! О, каким вдвоем Мы горим огнем, Как тебя мой проникает пыл!»
Все тесней сближает их желанье, Уж она, припав к нему на грудь, Пьет его горячее дыханье И уж уст не может разомкнуть. Юноши любовь Ей согрела кровь, Но не бьется сердце в ней ничуть.
Между тем дозором поздним мимо За дверьми еще проходит мать, Слышит шум внутри необъяснимый И его старается понять: То любви недуг, Поцелуев звук, И еще, и снова, и опять!
И недвижно, притаив дыханье, Ждет она — сомнений боле нет — Вздохи, слезы, страсти лепетанье И восторга бешеного бред: «Скоро день — но вновь Нас сведет любовь!» «Завтра вновь!» — с лобзаньем был ответ.
Доле мать сдержать не может гнева, Ключ она свой тайный достает: «Разве есть такая в доме дева, Что себя пришельцам отдает?» Так возмущена, Входит в дверь она — И дитя родное узнает.
И, воспрянув, юноша с испугу Хочет скрыть завесою окна, Покрывалом хочет скрыть подругу; Но, отбросив складки полотна, С ложа, вся пряма, Словно не сама, Медленно подъемлется она.
«Мать, о мать, нарочно ты ужели Отравить мою приходишь ночь? С этой теплой ты меня постели В мрак и холод снова гонишь прочь? И с тебя ужель Мало и досель, Что свою ты схоронила дочь?
Но меня из тесноты могильной Некий рок к живущим шлет назад, Ваших клиров пение бессильно, И попы напрасно мне кадят; Молодую страсть Никакая власть, Ни земля, ни гроб не охладят!
Этот отрок именем Венеры Был обещан мне от юных лет, Ты вотще во имя новой веры Изрекла неслыханный обет! Чтоб его принять, В небесах, о мать, В небесах такого бога нет!
Знай, что смерти роковая сила Не могла сковать мою любовь, Я нашла того, кого любила, И его я высосала кровь! И, покончив с ним, Я пойду к другим, — Я должна идти за жизнью вновь!
Милый гость, вдали родного края Осужден ты чахнуть и завять, Цепь мою тебе передала я, Но волос твоих беру я прядь. Ты их видишь цвет? Завтра будешь сед, Русым там лишь явишься опять!
Мать, услышь последнее моленье, Прикажи костер воздвигнуть нам, Свободи меня из заточенья, Мир в огне дай любящим сердцам! Так из дыма тьмы В пламе, в искрах мы К нашим древним полетим богам!»

Лорд Байрон

Джордж Гордон, лорд Байрон (1788–1824) родился в Лондоне, учился в Харроу, а затем в Тринити-колледже Кембриджского университета. С детства страдавший хромотой, он вместе с тем обладал необычайно привлекательной внешностью, вызывавшей восхищение как у женщин, так и у мужчин. Уже в университетские годы он оказался вовлечен в бисексуальные отношения и карточные игры, следствием которых стали значительные долги. В 1809–1811 годах он совершил путешествие по Средиземноморью, во время которого впервые познакомился с легендами о вампирах и написал первые две песни поэмы «Паломничество Чайльд Гарольда», прославившие его имя. Впоследствии он создал две заключительные песни «Паломничества», а также шесть «восточных» поэм, включая «Гяура».

Одна из величайших фигур в литературе романтического периода, Байрон был близким другом Шелли, с которым познакомился после того, как из-за своего эпатирующего поведения, шедшего вразрез с общественными устоями того времени, был фактически изгнан из Англии. Личный врач и секретарь Байрона Джон Полидори избрал его прототипом аристократического вампира лорда Рутвена, главного героя своей повести «Вампир» (1819); в первом издании она была приписана самому поэту, что вызвало его гнев. Из множества блистательных поэтических сочинений Байрона выделяется общепризнанный шедевр — объемный стихотворный роман «Дон Жуан», оставшийся неоконченным вследствие кончины автора, случившейся в греческом городе Миссолонги, где поэт боролся за свободу Греции от гнета Оттоманской империи.

«Гяур: Фрагмент турецкой повести» был впервые опубликован в Лондоне Джоном Мерреем в 1813 году.

Гяур

Отрывок из поэмы

Чалма из камня. За кустом Колонна, скрытая плющом, Где в честь умершего османа Стихи начертаны Корана, — Не видно больше ничего На месте гибели его. В сырой земле лежит глубоко Вернейший из сынов Пророка, Каких досель из года в год К себе святая Мекка ждет. Он, твердо помня запрещенье, К вину всегда питал презренье, Лишь «Алла-Гу», призыв святой, Он слышал — чистою душой Тотчас стремился он к Пророку, Оборотись лицом к востоку. От рук гяура здесь он пал. В родной долине умирая, Врагу он мщеньем не воздал… Но там, на небе, девы рая Его нетерпеливо ждут, И стройных гурий взоры льют Лучи небесного сиянья. Свое горячее лобзанье Они несут ему скорей. Такой кончины нет честней. В борьбе с неверным смерть — отрада Ее ждет лучшая награда.
Изменник с черною душой! Тебя Монкир своей косой Изрежет. Коль освободиться Успеешь ты от этих мук, То вечно должен ты вокруг Престола Эблиса кружиться, И будет грудь гореть огнем… Нет, о страдании твоем Пересказать не хватит силы. Но перед этим из могилы Ты снова должен выйти в мир И, как чудовищный вампир, Под кровлю приходить родную — И будешь пить ты кровь живую Своих же собственных детей. Во мгле томительных ночей, Судьбу и небо проклиная, Под кровом мрачной тишины Вопьешься в грудь детей, жены, Мгновенья жизни сокращая. Но перед тем, как умирать, В тебе отца они признать Успеют. Горькие проклятья Твои смертельные объятья В сердцах их скорбных породят, Пока совсем не облетят Цветы твоей семьи несчастной. Когда же юной и прекрасной Любимой дочери придет Погибнуть за тебя черед — Она одна тебя обнимет, И назовет отцом, и снимет Она кору с души твоей, И загорится пламень в ней. Но все же нет конца мученью: Увидишь ты, как тень за тенью Румянец нежный на щеках У юной жертвы исчезает И гаснет блеск у ней в глазах, И взгляд печальный застывает… И ты отделишь от волос Одну из золотистых кос, И унесешь в воспоминанье Невыразимого страданья: Ведь в знак любви всегда с собой Носил ты локон золотой. Когда с кровавыми устами, Скрежеща острыми зубами, В могилу с воем ты придешь, Ты духов ада оттолкнешь Своею страшною печатью Неотвратимого проклятья.