— Питер!
Упершись ногами в стену, я резким движением оттолкнулся и выпал из окна, обретя таким образом желанную свободу. Мое приземление в заросли кустарника было вполне удачным. Оказавшись внизу, я со всех ног бросился прочь, подальше от этой обители зла. Я бежал наугад, не разбирая дороги, то вверх, то вниз, по холмам и оврагам, мимо пиний, упиравшихся своими макушками в безмятежно-звездное средиземноморское небо. Где-то далеко мелькали мирные огоньки укрытой чернотой южной ночи деревни.
Утром, оглядываясь на события минувшей ночи, я поражался тому счастливому стечению обстоятельств, которое позволило мне избежать гибели. Я не мог понять, как, упав с такой высоты и скатившись кубарем по обрывистому склону холма, я остался невредимым? Мне удалось пережить ту страшную ночь, удалось улизнуть от Эдриен!
Окончательно придя в себя только на закате дня, я ощупал свои синяки, ссадины и массивную шишку на лбу. Мой путь в гостиницу был непрост. Кое-как доковыляв до места, я забаррикадировался в номере и просидел так, тихо страдая, до глубокой ночи, до самого времени моего отъезда.
Слабак? Может быть…
Лишь по дороге в Геную, в компании окружавших меня попутчиков, я, сидя у окна и пригревшись на солнышке, вновь обрел способность здраво мыслить. Я закатал рукава рубашки и внимательно осмотрел след клешнеобразной пятерни, который оставила ведьма. Ее ногти так глубоко вонзились в мою кожу, что я опасался, как бы на их месте не остались шрамы. Глядя на пострадавшую руку, я вновь вспомнил о том шкафе, а именно о его содержимом. О человеке, точнее, о немногом, что еще оставалось от него и было похоже на высушенную мумию. Однако эта мумия с руками-соломинками и головой, уменьшившейся до размеров детской, все еще дышала. Дыхание было совсем слабым, голова свешивалась на грудь, касаясь ее подбородком. Но самым ужасным было то, что он висел, прикрепленный огромной прищепкой к перекладине в шкафу. Прищепка с бульдожьей яростью впивалась в собранные в складки излишки кожи на его голове. Его тонюсенькие ноги беспомощно болтались в воздухе. Мне не забыть его глаз, все еще молящих о пощаде.
Но речь в данном случае не о глазах…
А что касается зеленого цвета, то отныне я его просто ненавижу.
Рэй Брэдбери
Рэй Дуглас Брэдбериродился в 1920 году в Уокигане, штат Иллинойс. Еще мальчиком он переехал с родителями в Калифорнию, где окончил лос-анджелесскую среднюю школу и, не имея средств на учебу в университете, начал трудовую жизнь продавцом газет. В 1941 году его рассказ напечатал палп-журнал «Супер сайнс сториз», а в следующем году Брэдбери решает полностью посвятить себя литературе. Его первой книгой стал сборник «Темный карнавал» (1947). За последующие десятилетия он написал более шестисот рассказов и выпустил в свет 60 книг, включая ставшие классикой современной литературы «Марсианские хроники» (1950), «Человек в картинках» (1951), «451° по Фаренгейту» (1953), «Октябрьская страна» (1955), «Вино из одуванчиков» (1957) и «Электрическое тело пою!» (1969).
Многие его сочинения были адаптированы для телевидения, в частности 65 рассказов, составивших цикл «Театр Рэя Брэдбери», и «Марсианские хроники», в 1980 году превращенные в мини-сериал с участием Рока Хадсона. Среди художественных фильмов, снятых по его романам, — «Пришелец из космоса» (1953), «Чудовище с глубины 200 000 морских саженей» (1953), «Человек в картинках» (1969) и превосходный «451° по Фаренгейту» (1966) с Оскаром Вернером и Джулией Кристи в главных ролях. Брэдбери удостоен многочисленных наград, в том числе специального упоминания Пулитцеровского комитета, звезды на Голливудской аллее славы, Премии Брэма Стокера, Всемирной премии фэнтези и премии Американской ассоциации писателей-фантастов за вклад в литературу, а также медали Национального книжного фонда за выдающийся вклад в американскую литературу.
Рассказ «Постоялец со второго этажа» был впервые опубликован в «Харперс мэгэзин» в марте 1947 года.
Постоялец со второго этажа (© Перевод Т. Ждановой.)
Он помнил, как заботливо и со знанием дела бабушка поглаживала холодное разрезанное брюхо цыпленка и вынимала оттуда диковины: влажные блестящие петли кишок, пахнущие мясом, мускулистый комок сердца, желудок с зернышками внутри. Как аккуратно и нежно бабушка вспарывала цыпленка и засовывала внутрь пухлую маленькую ручку, чтобы лишить цыпленка его регалий. Потом все это разделялось, одно попадало в кастрюлю с водой, другое в бумагу — то, что пойдет на корм собакам. А затем ритуальная таксидермия: набивка птицы пропитанным водой и приправами хлебом и хирургическая операция, производимая быстрой сверкающей иглой, стежок за стежком.
За одиннадцать лет жизни Дугласа это зрелище было одним из самых захватывающих.
Всего он насчитал двенадцать ножей в скрипучих ящиках магического кухонного стола, откуда бабушка, седовласая старая колдунья с добрым, мягким лицом, вынимала атрибуты для совершения таинства.
Дугласу разрешалось стоять, уткнув веснушчатый нос в край стола, и смотреть, но он обязан был молчать — пустая мальчишеская болтовня могла нарушить чары. Свершалось чудо, когда бабушка размахивала над птицей баночками для приправ, обильно посыпая ее, как подозревал Дуглас, прахом мумий и порошком из костей индейцев, при этом бормоча беззубым ртом таинственные вирши.
— Бабушка, — сказал наконец Дуглас, нарушив тишину, — я такой же внутри? — Он показал на цыпленка.
— Да, — сказала бабушка. — Чуточку аккуратнее и презентабельнее, но такой же…
— И гораздо больше, — добавил Дуглас, гордясь своими кишками.
— Да, — сказала бабушка. — Гораздо больше.
— А у дедушки их даже больше, чем у меня. Вон у него какой живот — он может класть туда свои локти!
Бабушка засмеялась и покачала головой.
Дуглас сказал:
— И Люси Уильямс, которая живет в конце улицы, она…
— Помолчи, детка! — закричала бабушка.
— Но у нее…
— Тебя не касается, что у нее! Это совсем другое дело.
— А почему у нее по-другому?
— Вот прилетит игла-стрекоза и прострочит тебе рот, — строго сказала бабушка.
Дуглас помолчал, потом спросил:
— Откуда ты знаешь, что я внутри такой же, бабушка?
— Ступай отсюда!
Зазвенел дверной колокольчик.
Выбежав в холл, Дуглас через стекло входной двери увидел соломенную шляпу. Колокольчик все бренчал. Дуглас открыл дверь.
— Доброе утро, деточка. Хозяйка дома?
Холодные серые глаза на длинном, гладком, цвета ореховой скорлупы лице смотрели на Дугласа. Человек был высоким, худым, в руках у него были чемодан и портфель, а под мышкой зонтик, на тонких пальцах дорогие толстые серые перчатки и на голове совершенно новая соломенная шляпа.
Дуглас отступил.
— Она занята.
— Я хотел бы снять комнату наверху, по объявлению.
— У нас десять постояльцев, и все занято, уходите!
— Дуглас! — неожиданно возникла сзади бабушка. — Здравствуйте, — сказала она незнакомцу. — Не обращайте внимания на ребенка.
Не улыбаясь, человек чопорно ступил внутрь. Дуглас следил, как они поднялись вверх по лестнице, услышал, как бабушка перечисляла удобства верхней комнаты. Вскоре она поспешила вниз, чтобы нагрузить Дугласа постельным бельем из комода и послать его бегом наверх.
Дуглас остановился у порога. Комната странно изменилась, и только потому, что в ней находился незнакомец. Соломенная шляпа, хрупкая и кошмарная, лежала на кровати, вдоль стены вытянулся застывший зонтик, похожий на дохлую летучую мышь со сложенными темными мокрыми крыльями.
Дуглас моргнул при виде зонтика.
Незнакомец стоял посредине комнаты, высокий-высокий.
— Вот. — Дуглас швырнул на кровать белье. — Мы обедаем ровно в полдень, и, если вы опоздаете, суп остынет. Бабушка так постановила, и так будет каждый раз!