Оскалившись, он поднес ребенка ко рту и быстрым движением перекусил пуповину.
Держа одной рукой младенца за ноги, он высоко поднял его, откинув назад голову. Рот его широко раскрылся, вторая рука ухватила ребенка за макушку.
Он собирался оторвать ему голову. Насладиться особым, редким угощением.
— Нет! — пронзительно закричала Диана.
Джим метнул копье. Рука Роджера резко дернулась вниз. Он поймал древко, остановив его полет у самой груди.
— Глупец, — сказал, он. — Неужели ты думал…
Джим бросился к Диане. Упав на нее, он перекатился через ее широко расставленные ноги, схватил копье и вонзил его глубоко в грудь Роджера.
Вампир взревел и отшатнулся. Изо рта его хлынула кровь, заливая лицо и руки Джима. Упав на колени, он посмотрел на младенца, которого продолжал держать высоко над собой, и поднес его головку к широко распахнутому рту.
Спрыгнув со стола, Джим навалился на копье. Древко сломалось под его весом, и на его голову обрушился кровавый водопад. Приподнявшись, он увидел ребенка, висевшего над ртом Роджера. Вампир тщетно пытался укусить его за голову. Метнувшись вперед, Джим схватил младенца. Роджер отпустил его и безжизненно обмяк на полу.
Всех доноров освободили.
Они помогли организовать похороны.
Одиннадцать погибших особенных похоронили во дворе, поставив на их могилах сколоченные из копий кресты.
Моргана, Доннера и всех стражей, умерших от яда, похоронили за южной стеной поместья.
Тела Роджера и других вампиров отнесли в лес на поляну у перекрестка двух дорог. Им отрубили головы и похоронили тела вместе с вонзенными в них копьями. Головы отнесли на милю дальше к другому перекрестку и там сожгли. Обгоревшие черепа раздробили и закопали.
После голосования среди женщин. Дока и троих стражей, которым не досталось отравленное мясо, приговорили к смерти. Джонс тоже не ел мяса, но женщинам он, похоже, нравился. Его назначили поваром. Джима назначили главным.
Он выбрал Диану себе в помощницы.
Младенец оказался девочкой. Ее назвали Глория. У нее были глаза Дианы и такие же оттопыренные уши, как у Джима.
Маленькая армия жила в поместье Роджера, и, похоже, вполне счастливо.
Часто в хорошую погоду группа хорошо вооруженных добровольцев погружалась в автобус Джим садился за руль, и они ехали в глубь леса. Остановив автобус, они долго бродили вокруг, обшаривая заросли. Иногда они находили вампиров и приканчивали их градом стрел. Иногда — банды дикарей, которых приглашали в свои ряды.
Однажды утром внимание Джима привлекла какая-то суматоха во дворе. Выглянув из северной башни, он увидел возле автобуса Диану и еще полдюжины женщин. Вместо обычных кожаных юбок и жилетов они были одеты в лохмотья.
Диана увидела его и помахала рукой. Волосы ее отросли, но до сих пор оставались короткими. На солнце они блестели словно золото.
Она выглядела просто великолепно в своей невинности.
Вместе со своими подругами она красила автобус в розовый цвет.
Дэн Симмонс
Дэн Симмонсродился в 1948 году в Пеории, штат Иллинойс, а в дальнейшем жил в различных больших и малых городах Среднего Запада. В 1970 году он получил звание бакалавра искусств по специальности «английская литература» в колледже Уобаш, а годом позже — звание магистра педагогики в Вашингтонском университете в Сент-Луисе и восемнадцать лет проработал в системе начального образования. Его первый рассказ, «Река Стикс течет вспять», написанный при участии Харлана Эллисона, в 1982 году победил на литературном конкурсе, объявленном журналом «Сумеречная зона», и появился в печати в тот день, когда у автора родилась дочь.
Большинство ранних сочинений Симмонса относятся к литературе ужасов, начиная с его дебютного романа «Песнь Кали» (1985), удостоенного Всемирной премии фэнтези. После выхода в свет романа «Лето ночи» (1991) его жанровые пристрастия начали смещаться в область научной фантастики, хотя роман «Дети ночи» (1992) получил, среди прочего, премию «Локус» в категории «Лучший хоррор». Роман «Гиперион» (1989), удостоенный премий «Хьюго» и «Локус», стал одной из самых успешных книг писателя. Его структура (странствие группы паломников, ищущих демоническое божество по имени Шрайк, к планете Гиперион и рассказ каждого из них о причине своего путешествия) восходит к «Кентерберийским рассказам» Джеффри Чосера.
Рассказ «Утеха падали», название которого заимствовано из стихотворения Джерарда Мэнли Хопкинса, был впервые опубликован в журнале «Омни» в сентябре-октябре 1983 года. Позднее Симмонс расширил его в роман с тем же названием (в русском переводе «Темная игра смерти»), который в 1990 году был удостоен премии Брэма Стокера.
Утеха падали (© Перевод А. Кириченко)
Я знала, что Нина отнесет смерть этого битла Джона на свой счет. Полагаю, что это проявление очень дурного вкуса. Она аккуратно разложила свой альбом с вырезками из газет на моем журнальном столике красного дерева. Эти прозаические констатации смертей на самом деле представляли собой хронологию всех ее Подпиток. Улыбка Нины Дрейтон сияла, как обычно, но в ее бледно-голубых глазах не было и намека на теплоту.
— Надо подождать Вилли, — сказала я.
— Ну конечно, Мелани, ты права, как всегда. Какая я глупая. Я ведь знаю наши правила.
Нина встала и начала расхаживать по комнате, иногда бесцельно касаясь чего-то или сдержанно восторгаясь керамическими статуэтками и кружевами.
Когда-то эта часть дома была оранжереей, но теперь я использую ее как комнату для шитья. Растениям здесь по-прежнему доставалось немного солнечного света по утрам. Днем комната выглядела теплой и уютной благодаря солнцу, но с приходом зимы ночью здесь было слишком прохладно. К тому же мне очень не нравилось впечатление темноты, подступающей к этим бесчисленным стеклам.
— Обожаю этот дом. — Нина повернулась ко мне и улыбнулась. — Просто не могу передать, как я всегда жду возвращения в Чарлстон. Нам нужно проводить здесь все наши встречи.
Но я-то знала, как Нина ненавидит и этот город, и этот дом.
— Вилли может обидеться, — сказала я. — Ты же знаешь, как он любит похвастаться своим домом в Голливуде. И своими новыми девочками.
— И мальчиками.
Нина засмеялась. Она здорово изменилась и потускнела, но ее смех остался прежним. Это был все тот же хрипловатый детский смех, который я услышала впервые много лет назад. Именно из-за этого смеха меня тогда потянуло к ней; тепло одной девчушки притягивает другую одинокую девочку-подростка, как пламя — мотылька. Теперь же смех этот лишь обжег меня холодом и заставил еще больше насторожиться. За прошедшие десятилетия слишком много мотыльков слеталось на пламя Нины.
— Давай выпьем чаю, — предложила я.
Мистер Торн принес чай в моих самых лучших фарфоровых чашках. Мы с Ниной сидели в медленно передвигающихся квадратах солнечного света и тихо разговаривали о пустяках: об экономике, в которой обе ничего не понимали; о совершенно вульгарной публике, с которой приходится теперь сталкиваться, летая самолетами. Если бы кто-нибудь заглянул из сада в окно, он подумал бы, что видит стареющую, но все еще привлекательную племянницу, навестившую любимую тетушку. (Нас не могли принять за мать и дочь: тут я не уступлю.) Все считают, что я хорошо, даже стильно одеваюсь. Господь свидетель, я дорого плачу за шерстяные юбки и шелковые блузки, которые мне присылают из Шотландии и Франции. Но рядом с Ниной мой гардероб всегда выглядит безвкусным. В тот день на ней было элегантное светло-голубое платье. Оно обошлось ей в несколько тысяч долларов, если я правильно угадала модельера. Этот цвет так оттенял ее лицо, что оно казалось еще более совершенным, чем обычно, и подчеркивал голубизну ее глаз. Волосы Нины поседели, как и мои, но она по-прежнему носила их длинными, закрепив бареткой, и это ее не портило. Напротив, она выглядела шикарно и моложаво, а у меня было ощущение, что мои короткие искусственные локоны блестят от синьки.