- Герман Иссакович...
Он вздрогнул, словно я оторвала его от глубоких размышлений.
- Можно я буду называть вас Герман?
- Нет, нельзя.
Я оторопела. Фигасе! Такого я не ожидала.
- Тогда вы тоже называйте меня, Лилия Дмитриевна, - обиженно засопела я.
- Я по-другому вас не называл.
- Неправда. Вы хоть иногда замечаете свою непоследовательность? Почему вы такой противоречивый?
Герман как водится промолчал, даже не повернувшись. Что ж, если ему нравится выстраивать эти границы между нами. Как только мы сближаемся хотя бы на шаг, он тут же строит новую стену. Почему он так со мной? В голову закралась мысль о том, что док презирает меня. Он богат, знаменит, умен. А я просто никто в его глазах. В его глазах... Интересно, что с его глазами.
- Герман Иссакович.
- Да?
- Что с вашими глазами?
Повисло молчание. Я чувствовала напряжение, исходящее от Германа. Затем он сел в кресло. Я на ощупь также заняла свое место, вдыхая ароматный воздух от уже потухшего ладана.
- Это называется ахроматизм. Я почти ничего не вижу при солнечном и ярком электрическом свете. В темноте уже лучше. Еще я не различаю цвета, вижу мир черно-белым. Чтобы моим глазам не было больно и чтобы лучше видеть, я вынужден носить полностью закрытые очки.
Я даже не знала, что ответить. Как так, я и предположить не могла, что у Германа такой недуг.
- А как это возникло? - чувствуя себя жутко глупой, все же спросила я.
- Эндогенные причины.
- Что?
- Я родился таким.
- Но ведь... как бы... а это лечится?
- Нет.
Внезапно Герман зажег фонарь на столе. Я зажмурилась. А когда открыла глаза обнаружила лицо Германа прямо передо мной. Он смотрел на меня. Раздался двойной стук, я перевела взгляд на стол и увидела, как тонкие пальцы Германа с особым тактом стучат по столешнице.
Затем, глядя мне в глаза, он произнес глубоким голосом:
- Лили, теперь ты слышишь меня.
- Да, - кивнула я, ощущая неловкость и почему-то страх, - что это все значит?
- Я хочу, чтобы ты слушала меня сейчас. Я доктор Герман, и я приказываю тебе выслушать все, что я скажу.
Голова вдруг перестала болеть, и сознание будто поплыло. Я уже хотела согласно кивнуть, но что-то удерживало меня. Неужели он сейчас гипнотизирует меня. Я вспомнила, как на конференции девушка сказала мне, что Герман - талантливый гипнотизер и получил признание в гипнотерапии, разработав какие-то новые методики. Выходит, что сейчас он применяет гипноз на мне? Но я не позволяла ему такого.
Герман еще раз постучал по столу, продолжая гипнотизировать меня своими глазами. Ну нет, я не поддамся. Я сильно сжала кулак, вонзив ногти в ладонь. От ощущения боли, стало легче. Я кивнула Герману, изобразив, что слушаю его.
Не знаю, что он там за супер гипнотизер, только на мне это не работает. С одной стороны мое сознание стремилось подчиниться Герману, а с другой - я четко осознавала действительность. Манипуляции Германа даже казались смешными со стороны.
- Ты забудешь все, что сегодня произошло и то, что видела. Сейчас ты заснешь и проспишь до утра. Насчет три ты проснешься, ты не будешь видеть моих глаз. Также ты решишь, что мы оказались здесь, потому что наша машина заглохла на трассе. Мы пошли в лес и заблудились, остались ночевать здесь. Это все. Лили, ответь мне.
- Да, доктор, я поняла, - ответила я, внутренне съежившись от страха.
Я понятия не имела, как должна отвечать под гипнозом и боялась, что он тут же раскроет меня. Но Герман никак не возмутился моим ответом, значит, я все сделала правильно.
- Спи, - приказал он.
Я закрыла веки. Герман отодвинулся, судя по звуку и выключил фонарь. Я с трудом перевела дыхание. подождала немного и чуть-чуть подняла веки. чтобы узнать, что происходит. Док сидел в своем кресле, и я могла видеть его профиль. Он смотрел в потолок. Потом он вдруг заговорил:
- Сеанс номер 235. Пациент Медведева Лилия Дмитриевна. По-прежнему гипнокабельна. Я применил методику тирана. Проверил старые механизмы, они все еще держатся. Она ничего не помнит.
Он замолчал. А потом тяжко вздохнул:
- Она ничего не помнит. Неужели так действительно будет лучше... Если так, я должен принять это.
Все мое тело охватил озноб. Я увидела, что Герман не просто говорил это вслух, в руке он держал телефон, хотя говорил, что потерял его. Он записывал это на диктофон.
Когда экран засветился, то можно было увидеть, как по щеке Германа из-под закрытых век скатилась слеза.