Он включил музыку, и Катя со вздохом брякнула: — Фортепиано? — Видя, что не угадала, пожала плечами: — Ну а что, может, бубен?
Лайонел с минуту размышлял, затем показал ей диск Вангелиса.
— Попробуем по-другому. Я включу, а ты скажи, что чувствуешь.
Катя прослушала «Водный танец» несколько раз и покачала головой.
— Ничего особенного я не чувствую. Просто музыка, хорошая музыка. Мне нравится Вангелис, ты же знаешь. — Она протянула руку и взяла с края кровати незнакомый синий диск с названием «The Daydream. Dreaming. Piano solo collection». На нем изображались мультипликационные мужчина и женщина, плавающие в звездном небе.
— А у тебя что сейчас играет? — отвлек ее от созерцания диска молодой человек.
— Я не знаю, что-то... — Катя замолчала и прислушалась. — Изменилась. Бах, токката и фуга ре-минор.
— Ты испытываешь какие-то эмоции? Опиши.
Девушка долго молчала, после чего наконец произнесла:
— Мне кажется, я злюсь.
Лайонел лучезарно улыбнулся ей, и Катя засмеялась, радостно сообщив: — А теперь Вивальди «Осень». — Она недоуменно вскинула брови. — И я больше не злюсь.
Молодой человек наклонился к ней, запуская пальцы в волосы.
— Знаю. Это не ты злилась, а я.
Его глаза были так близко, что ей показалось, она чувствует исходящий от них холод.
— Ты управляешь музыкой?
Лайонел хмыкнул.
— Увы, нет.
— Думаешь, это действительно только наш с тобой канал? Как файлообменник в Интернете?
Он поднялся и направился к дверям ее комнаты, бросив через плечо:
— Мы еще поговорим об этом. Но позже.
— Ты уходишь? — взвилась Катя. — А я?
Ответом ей была тишина.
Девушка бросила диск с многообещающим названием «Мечта» на край кровати. Ее главная мечта ушла по своим бесчисленным делам.
Около получаса Катя сидела в комнате, прислушиваясь к музыке у себя в голове, затем сменила шелковую сорочку на джинсы с футболкой и пошла на второй этаж. Она бесцельно заходила во все комнаты, рассматривала вещи и раздумывала, чем бы заняться.
За ручку кабинета взялась просто так, зная наверняка, что Лайонел всегда закрывает дверь, когда уходит. Но та неожиданно поддалась.
Девушка посмотрела по сторонам — никого — и вошла, прикрыв за собой дверь. В кабинете было темно и пахло морозной свежестью — одеколоном Лайонела.
Катя подошла к столу и провела рукой по печатям, их было огромное множество — серебряные и золотые прямоугольники с гербом города.
Взгляд наткнулся на железную шкатулку, стоящую под столом.
«Лайонел меня убьет», — подумала Катя, осторожно протягивая руку к странному сундучку с двумя замками. Тот оказался на удивление тяжелым, точно в нем, таком маленьком, хранилась бетонная глыба.
«У меня же нет ключа, я просто посмотрю, просто...» — Она не закончила свою мысль, потому что нашла взглядом железный ключ, лежащий в первом, немного приоткрытом ящике.
Дыхание перехватило. Знала, что не должна, но рука сама потянулась к ключу — холодному и необыкновенно тяжелому.
— Что же там? — Девушка повернула сундучок, разглядывая рисунки на его стенках. С трех сторон были круги из выпуклых полосок и походили эти круги на медальоны, глядя на которые начинало двоиться в глазах. А на той стене, где по бокам красовались замки, изображался старинный кубок с сидящими по обе стороны летучими мышами, опускающими в кубок сердце.
Девушка содрогнулась от отвращения и взялась за один из замков. Ключ вошел в скважину легко, показалось даже, что замок состоит из магнита, с такой силой притянуло к нему руку с ключом.
Поворот, протяжный лязг, еще и еще... А потом девушка услышала, как в голове прогрохотало что-то, затем раздался яростный ор: «Не смей» и ее отшвырнуло в стоящий позади шкаф. С такой силой, что стекла в дверцах разбились вдребезги и со звоном посыпались на девушку.
Лайонел ворвался в кабинет, выхватил у нее из руки ключ, с явным усилием закрыл замок на шкатулке и холодно произнес, даже не глядя на нее:
— Ты разочаровала меня.
Катя осторожно выбралась из-под обломков шкафа и стряхнула с себя осколки, изорвавшие ее футболку и порезавшие кожу.
— Лайонел, мне... — начала она, но он ее оборвал:
— Тебе нельзя доверять! Я не могу доверять!
Ей хотелось расплакаться, глядя на его прямую спину, но не получалось, слез не было, только глаза кололо, точно от мелких осколков под веками.
— Ты и не доверял никогда, — прошептала она, — иначе бы не вернулся, иначе сказал бы мне, что в этом ящике, а не скрывал!
— Глупая! — рявкнул он, резко оборачиваясь. — Я это сделал для тебя. Блаженно неведенье! Впрочем, откуда же тебе знать... Ты еще по своей человеческой наивности полагаешь, что мир должен вертеться только вокруг тебя!
Каждое его слово пронзало воздух, било наотмашь, буквально причиняя физическую боль.
Катя опустила голову и двинулась к выходу.
— Я не договорил! — схватил ее за плечо Лайонел и, глядя прямо в глаза, процедил сквозь зубы: — Запомни, никто не собирается с тобой нянчиться! Ты должна научиться отвечать за свои поступки, слова и мысли, чем скорее начнешь, тем лучше. Я не Вильям, готовый вытирать тебе салфеткой рот после завтрака, обеда и ужина! Подумай как следует, а того ли ты выбрала?
Девушка скинула его руку и хлестнула ему по лицу.
Голубые глаза стали еще прозрачнее, чище и острее.
— Не разговаривай со мной так, Лайонел! — выдохнула она, пятясь к двери.
— Трусиха, — бросил он, а Катя развернулась и побежала по коридору. В прихожей она накинула куртку, затем выскочила на улицу.
Теплый ночной ветерок шелестел по мокрой земле, от каждого шага раздавалось чваканье. Пахло корой деревьев и первыми набухшими, еще не раскрывшимися, почками.
«Весна уже никогда не будет для тебя той, что раньше», больше недели назад сказал ей Лайонел перед тем, как забрать ее глупую жизнь. Он был прав, бесконечно прав. Весна оказалось другой, все другим, незнакомым, чужим, обладающим невероятной глубиной. И эмоции, и чувства, и боль — острее лезвия бритвы и пронзительнее стрелы из арбалета.
Катя бежала по улице, в глазах троилось, она впервые двигалась с такой быстротой. Усталость совсем не чувствовалась, было легко и свободно. Кроссовки промокли в лужах, брызги летели во все стороны, но она бежала не останавливаясь. До тех пор, пока перед ней не вырос дом — ее дом. Где на пятом этаже находилась квартира родителей. На кухне горел свет.
Девушка подошла к высокому тополю, растущему под окном, и ловко вскарабкалась по нему до пятого этажа. Чтобы заглянуть в окно кухни, пришлось ползти по толстой ветке.
Мать с отцом сидели за столом. Они не ели, отец смотрел телевизор, а мать разгадывала кроссворд. Жучка, тяжело дыша, лежала у ее ног.
Сколько таких вечеров прошло за семнадцать лет?
Катя не могла поверить, что еще осенью была обычной девушкой, которая день за днем возвращалась домой после учебы и работы к папе с мамой. Ужинала, смотрела телевизор, делала домашнее задание, иногда навещала бабушку, читала книги, ложилась спать и мечтала...
Куда-то подевались мечты. Их место заняла несмолкающая музыка, запахи и звуки — множество множеств.
Девушка смотрела на своих сильно постаревших родителей, лишенных лощеного вампирского блеска, — некрасивых, таких простых и, прижавшись щекой к ароматной коре дерева, беззвучно плакала. Для них она теперь жила в Англии, далекая и недоступная, как звезда.
Вскоре мать выключила телевизор и погнала отца спать. Свет в окне погас, но Катя продолжала лежать на ветке, вспоминая маму. Как ненавидела иногда и как не смогла простить, уходя из дома навсегда. Тогда она не понимала своей жестокости по отношению к вырастившим и воспитавшим ее людям. Это сейчас — когда слишком поздно, осознание вины точно ледяной рукой сжало немое сердце в груди.
Катя спустилась с дерева и пошла, сама не зная куда. Такой несчастной и одинокой она не чувствовала себя еще никогда.