Катя сжала кулаки.
— Единственного, кого мне хотелось бы сейчас убить, это тебя!
— Ну попробуй, — приглашающим жестом развел он руки в стороны.
Она испытывала страшную ярость, но отчего-то огненный шар в животе не спешил разрастаться, а вот глаза жгло, как будто огонь лизал их языками пламени, а слезы — это осколки стекла, намертво застрявшие внутри.
Девушка опустила голову, боясь, что слезы могут все-таки пролиться и Лайонел увидит их, станет насмехаться еще больше, решит, она совсем слабая.
Когда прошла мимо, тот раздраженно фыркнул:
— Прекрасно! Обижайся!
Так они шли, она впереди, он со своим мышами позади.
Обиднее всего было то, что она зависела от него. Он привез ее сюда, в какую-то точку соприкосновения с адом, и Катя не представляла, как ей быть, если его ледяное величество вдруг решит развернуться и уйти.
Играло адажио для струнных американского композитора Сэмюэла Барбера — красивая, утонченная мелодия, она то невероятно нарастала, то на высоком пике печально затихала и вновь медленно возрождалась.
Поскольку смотрела себе под ноги, девушка не сразу заметила изменение освещения, а когда увидела — встала как вкопанная. За багряный от маков горизонт садилось кровавое солнце. Температура понизилась, стало прохладнее и свежее.
Оборачиваться очень не хотелось, но любопытство победило. Позади оказалось то же поле, только темнее, при закате маки казались багряными, а где-то черными.
Девушка вернулась на несколько шагов назад и тогда увидела невидимую черту, отделяющую рассвет от заката. Зрелище так поразило ее, что она на миг забыла о своей обиде. Но в следующую секунду заметила на себе внимательный холодный взгляд и к глазам вновь подкатили осколки.
— Ты плачешь? — обвиняющим тоном осведомился Лайонел.
Катя буркнула: «Нет» и отвернулась.
Заходящее солнце намертво прилипло к горизонту и, как она догадывалась, никуда оттуда не двигалось.
Девушка вздрогнула от прикосновения к своему плечу. Шипение Орми раздалось совсем близко. Морозно свежий аромат одеколона Лайонела тоже приблизился, вливаясь в теплый вечерний воздух.
— Уйдите, — услышала она приказ. Орми, а за ней Нев шумно взлетели.
— Ты расстроилась? — спросил Лайонел. В голосе его слышалась неприсущая ему растерянность и нерешительность.
Катя упрямо молчала.
Обе его ладони мягко легли ей на плечи, а губы прижались к затылку. Затем медленно переместились к виску и съехали по щеке на шею.
— Таким образом ты просишь прощения?
Она ощутила его улыбку.
— Не знаю, — признался он, — я не знаю, как прошу прощения, потому что никогда этого не делал.
Катя повернула голову и встретилась с прозрачно-голубыми глазами.
— Никогда? — не поверила она. И поняв, что он не шутит, спросила: — Но почему?
Лайонел шепнул: «Потому что я всегда прав» и жадно прижался к ее губам.
Глава 4Сын башмачника
В огромном бальном зале замка Бриана Джонсона собралось все высшее общество города. Приехали даже те, кто редко посещали светские рауты. Хозяин, одетый в черный фрак — чуждый ему цвет, стоял возле центрального фонтана, и лицо вечного весельчака выражало ничем не прикрытую скорбь. Его долговязый сожитель Анчик, тоже одетый в темное, выглядел не менее мрачно.
Играла музыка, но никто не танцевал, не разговаривал, тем более не смеялся. Все взгляды были устремлены на мужчину с худым острым лицом, узкими щелками глаз, скрюченным носом, похожим на клюв попугая, и слипшимися коричневыми волосами, обрамляющими яйцевидный череп. Одет вампир, занимающий всеобщее внимание, был в элегантный шелковый костюм бежевого цвета от самой Талилу.
Анжелика, в длинном золотистом наряде, тронула лапы паука, сидящего у нее на обнаженном плече, чтобы успокоить его.
Рядом находилась Важко, нервно двигавшая в руке бокал против часовой стрелки. И весь ее облик, как и всех остальных в зале, демонстрировал протест. А протестовать было из-за чего.
Петр Зазаровский — осенью прошлого года неожиданно исчезнувший из общества и вообще отовсюду, где его обычно видели, оказывается, зиму и весну просидел в тюрьме. А недавно был выпущен, чтобы под началом Георгия противостоять вместе с другими отпущенными преступниками армии Цимаона Ницхи. Но Зазаровский никогда не отличался честностью, преданностью и другими прекрасными качествами. Он организовал мятеж и с другими бунтовщиками разбил армию Георгия. И теперь самовольно занял место правителя города. О чем и сообщил собравшимся.
Минута молчания слишком затянулась. Зазаровский приподнял бокал с кровью и хрипловато-гнусавым голосом объявил:
— Кому что-то не нравится, тот может убираться из моего города!
Смех солдафонов, сменивших тюремные робы на дорогие костюмы, поддержал нового правителя.
Чуть вперед выступил Тамми — один из братьев Обаро. На плохом русском он проговорил:
— Цимаон Ницхи правителем назначить Вильям, брат Лайонела.
Тонкие губы Зазаровского сжались, узкие глаза практически закрылись, до того он их прищурил.
Но сказал за него Павел Холодный, правая рука и доверенное лицо:
— Вильям покинул город вместе со старейшинами. А наш дорогой временный правитель Георгий в больнице, чуть позже он будет препровожден в тюрьму за оказание сопротивления армии самого Создателя. Лайонел объявлен в розыск, за его поимку назначено громадное вознаграждение. Еще вопросы?
Кто-то спросил:
— А какое вознаграждение?
По залу пронесся ропоток, затем смех, но он смолк, когда этот кто-то добавил:
— Сколько стоит посмотреть в зеркальные глаза ягуару?
Павел Холодный сердито подкрутил ус и ущипнул стоящую подле него девочку с белыми волосами, вздрогнувшую от его обжигающего прикосновения. Одетая в сиреневое платье под цвет огромных затравленных глаз, она стояла очень прямо и походила на фарфоровую статуэтку.
Анжелика осторожно, не привлекая к себе внимания, двинулась к выходу из зала. Но поскольку другие оставались на месте, ее заметили.
— Госпожа Тьеполо разве не останется с нами? — нагнал девушку вопрос Зазаровского.
Ответить она не успела, ее опередил Холодный, мстительно заметивший:
— Ну конечно, она же всегда считала себя выше других, наша компания для нее недостаточно хороша. — Рука в белой перчатке стиснула маленькое хрупкое плечо внучки Венедикта. Девочка молча закусила нижнюю губу и опустила глаза.
Зазаровский наклонил голову, отчего его сально-коричневые волосы покачнулись.
— А я думаю, Павлуша, ты не должен так разговаривать с главной достопримечательностью моего города. Ведь она теперь принадлежит мне. — Он хрипло рассмеялся и вытянул руку ладонью кверху. — Разделишь со мной власть, милая?
Подобное предложение на глазах у всего общества было наивысшим признанием. И если бы на месте этого плохенько скроенного вампира находился Лайонел, она бы закончила свою вечность, умерев от счастья. Но, увы, мечты и желания воплощались зачастую нелепо и походили на отражение в кривых зеркалах.
— Благодарю, — ответила она. — Твое правление — это миг наслаждения комара, который впился в человеческую руку и не знает, что другая уже занесена над ним. — Девушка развернулась и, более не таясь, зашагала прочь, проворчав: — Неудачник.
А крик Зазаровского потонул в неожиданно грянувших аплодисментах.
В зимнем саду Анжелика свернула с главной каменной аллеи на более узкую дорожку, по сторонам которой росли карликовые деревья и кусты с розами. Та вскоре привела ее к увитой зеленью двери. За ней находилась винтовая каменная лестница, убегающая вниз.
Девушка, придерживая длинный подол платья, преодолела спуск и попала в гараж, где ее ждал лимузин с водителем. Сейчас она жалела, что не уехала сразу после встречи с Наркиссом. Больше тут делать было нечего. Она никогда не разделяла восхищение Лайонела сырым, пыльным и воистину призрачным Петербургом. Иной раз он даже напоминал ей древний склеп, сделанный из больших камней, поросших прохладным мхом и окутанный мглой, где она себя похоронила. Другое дело Париж — сверкающий, модный, удобный, место вечного размеренного праздника.