Девушка покосилась на бутылку и Лайонел тут же подал ее.
— Допивай. Она для тебя.
Катя хотела поблагодарить, но слова застряли в горле, когда он молча поднялся и, мгновенно переместившись вниз, скрылся в пещере.
Девушка глотнула крови и обхватила колени руками.
С каждым днем ей все труднее представлялось, как они будут вместе. Казалось, им не дано понять друг друга…
«Буря» улеглась, ее сменил штиль Адажио Альбинони Ремо Джадзотто — печально вздыхал орган, тихо плакали струны.
День проходил за днем. Катя несколько раз ходила на дерево с качелями, но там никого не было. А на ее призывы чертенята не выходили. Иногда она видела взрослых чертей в поле, но те всегда были слишком заняты маками.
Девушка сидела возле входа в пещеру, ковыряя палкой в песке и рисуя узоры. Нев в этот раз осталась на острове, с Лайонелом полетела лишь Орми — извечная спутница на его плече. Ссоры продолжались постоянно, они вырастали на пустом месте, как будто сами собой. Вот даже перед его отлетом в Эдинбург они повздорили на тему: кому во что одеваться, буквально, обеими ногами встав на старые грабли.
Катя вздохнула. Она сказала, что ненавидит проклятые платья, которые он для нее взял и ей хочется джинсы и футболку. А он предложил ей ходить голой.
И теперь она сидела в своем лучшем платье, в туфлях на шпильках и терпеливо дожидалась его, уверенная, что перегнула палку, запустив в него бутылкой со словами: «Может, мне еще и с голоду умереть?»
Он ничего не сказал и молча ушел, но она успела увидеть едва сдерживаемую ярость в ледяных глазах и пожалеть о несдержанности.
— Возможно, он теперь вовсе не вернется, загуляет с эдинбургскими красотками, они в него бутылками кидаться не станут… Ну точно, не вернется, его уже так долго нет.
«Да вернется. Куда он денется» — неожиданно услышала девушка. Она вскинула голову и огляделась. Рядом, в тени сидела лишь Нев, глядевшая на нее черными глазками-бусинками.
— Ты говоришь со мной? — ошарашенно уточнила Катя.
Нев нахохлилась и больше не издавала ни звука. Но девушка, обрадованная и такой маленькой победой в деле растопки ледяной стены, которой окружили себя мыши, с благодарностью сказала:
— Спасибо! Надеюсь, так и будет.
Она не узнала, ответила бы ей что-нибудь Нев, потому что, заслышав хлопанье крыльев, вскочила и побежала на поле.
Вдали летел огромный орел с пакетом в лапах, а рядом с ним летучая мышь.
Лайонел обратился, едва ноша коснулась алых маковых лепестков. Его обнаженное тело золотили лучи солнца, они запутались в нимбе волос, растеклись по широким плечам, рельефной груди, подтянутому торсу.
Молодой человек улыбнулся, и Катя поняла, что он совсем не обижен на нее. И от любви, пронзительной нежности к нему легонько сжалось сердце. Конечно, по-глупому обижалась только она, лелея свои злые мысли, а он принимал все с завидным спокойствием. Смотрел проще на многие вещи, прощал ее — маленькую и наивную.
Лайонел прищурил один глаз, оглядывая ее с головы до ног.
— Выпрашиваешь еды? — оценив наряд, весело спросил он, протягивая ей пакет.
Подобное замечание в другое время легко могло вывести ее из себя, но не сейчас. Она обвила руками его шею и прижалась щекой к обнаженной теплой груди. Катя видела, что он растерян и не знает, что сказать на столь внезапный порыв. Всякий раз, когда следовало от шуток перейти к словам любви, он всегда замыкался и молчал.
Девушка подняла глаза.
— Я думала, ты не захочешь вернуться, — выпалила она.
— Какая глупость! — Его пальцы скользнули ей на затылок, медленно перебирая волосы. В голове звучала медленная, тягучая, точно смола, сверкающая на солнце, мелодия «Магия армянского дудука». Она лилась размеренно, такая проникновенная, что, казалось, звуки ее доходят до самых глубин сердца.
Орми, все это время кружившая над парой, получив незаметный приказ, улетела прочь. Лайонел потянул девушку вниз, на примятые стебли маков и оторвавшиеся красные лепестки, источающие головокружительный горьковато-пьянящий аромат. К нему прибавлялся ледяной вихрь морозной свежести, превращая воздух во что-то невообразимое, несравненный коктейль ароматов. С каждым вздохом он был новым: то дурманом мака, то льдами Антарктики, то нежной травой с теплом прелой земли, то морской прохладой, то вечерней сыростью.
— От тебя так дивно пахнет, — прошептала Катя, целуя его шею.
Его руки скользнули ей под платье, приподнимая его.
— От тебя тоже.
Он властно вошел в нее и, закрыв рот поцелуем, не дал спросить: «чем именно».
Иногда она думала о том, что он никогда не позволяет ей проявлять себя в постели и в любом другом месте, где они занимались любовью. Всегда инициатива исходила от него и можно было подумать, перестань он что-либо делать, они бы просто лежали рядом не шевелясь. Мысль, что он может сравнивать ее с другими, более опытными любовницами, в особенности с асом постельного дела — Анжеликой, не давала покоя. В том, что Лайонел способен ублажить любую женщину до смерти, она не сомневалась. А вот с уверенностью сказать, что она сама может удовлетворить его, не могла.
«И чего я закрывала глаза и сбегала от телевизора, когда показывали эротику? Чем, интересно, мне сможет помочь учебник географии, которым я заменяла просмотры неприличных фильмов?» — вздыхая, подумала девушка.
Лайонел ее вздох истолковал по-своему.
— Что-то не так?
— Все так… но… Скажи, ты думаешь о других женщинах, более опытных, когда ты со мной? — торопливо спросила она.
Он уставился на нее так, что ей захотелось провалиться сквозь землю.
«Идиотка, идиотка, идиотка», — наградила она себя.
— Прости, — выдавила Катя, виновато улыбаясь.
— Ничего страшного, — ядовито произнес он, — чего уж там, почему бы тебе не спросить, на какой минуте получала оргазм Анжелика или чем занималась Виктория Кондратьева, пока я трудился над Анастасией, черт возьми!
Девушка закрыла глаза, на которые осколками навернулись слезы и отвернулась.
— Я все порчу… — голос дрогнул, — потому что умираю от ревности. Ты не поймешь, ты со мной, но мне этого мало, я хочу, чтобы ты принадлежал только мне одной и телом, и если души нет, мыслями.
Золотистые брови сошлись на переносице, глаза похолодели.
— Если ты не можешь читать моих мыслей, как узнаешь, что я принадлежу тебе именно так, как ты того желаешь, а не как-то иначе? — уже спокойнее спросил Лайонел.
Она посмотрела на него, его лицо расплылось от выступивших у нее слез.
— А ты скажи мне, — попросила Катя.
— Поверишь? Не ты ли заявила недавно, что в случае со мной думать ни о чем не нужно, якобы и так все ясно? Зачем же тебе слова того, чьему слову нельзя доверять?
— Я не говорила… — Она осеклась.
Они несколько томительных секунд молчали, глядя друг на друга, потом он нежно провел пальцами по ее щеке.
— Мне грустно, что я постоянно довожу тебя до слез. Я не до конца понимаю, какой уровень владения мной тебя устроит. — Он отрывисто рассмеялся. — Но ни за что на свете я бы не хотел, чтобы ты прочитала мои мысли.
— Почему?
Он задумчиво улыбнулся и промолвил:
— Потому что если ты узнаешь хотя бы часть той любовной чуши, которая царит у меня в голове, то решишь, что я помешался на тебе. И тогда я буду очень слаб.
Катя потянулась к его губам, но он отстранился, проворчав:
— Но секс ты испортила. — Лайонел перехватил ее руку, потянувшуюся к низу его живота и, поднеся к губам, прибавил: — Как только ты будешь мыслями принадлежать мне, а не моим бывшим женщинам, продолжим.
Ее насторожила серьезность его тона, но услышав негромкий смех, она успокоилась.
Лайонел указал на пакет.
— Голодна?
Девушка поднялась, одернула платье и взяла пакет. Внутри лежала бутылка, а еще пара голубых джинсов и белая майка. Во второй раз за день у нее легонько сжалось сердце от любви и нежности.