Патрик замолчал. На лбу у него выступил пот, лихорадочно блестевшие глаза продолжали таращиться в угол.
— Патрик… — осторожно позвал его брат Клеомен. — Что ты видишь?
Личико Патрика приобрело зеленоватый оттенок, по телу пробежала судорога.
— Ну всё, хватит! — я бросилась к столику у стены, где брат Фрэнсис расставил свои склянки, и, подхватив пузырёк с нашатырём и шприц с противоядием, мгновенно оказалась возле преподобного брата.
— Подождите, ещё рано, — возразил аббат. — Сын мой, где это произойдёт?
— …потому что земля эта будет пустынею… — голос Патрика стал хриплым, он начал задыхаться. — Ибо… где… будет… труп, там… соберутся орлы…[3]
— Назови место! — молил аббат.
Патрик зашёлся крупной дрожью, взляд его, до того вполне осмысленный, затуманился.
— Там, где разные твари земные соседствуют на одной поверхности… — прохрипел он. — Где встречаются пустыня и море… где из тумана выступают скалы… где выход сторожит огромный пёс… а вход освещает светильник без света… где под небом раскинулись жертвенные чаши… и в преисподнюю ведут тропы мёртвых…
— Введите ему противоядие! — рявкнула я. — Сейчас же!
Патрик забился в конвульсиях, и я вцепилась в него, чтобы брат Фрэнсис смог ввести сыворотку. Кожа вокруг ранки, оставленной шприцом с ядом, слегка опухла и посинела. Брат Фрэнсис воткнул иглу почти в то же отверстие. Патрик перестал дёргаться, глаза его закатились, так что стали видны только белки…
— Нашатырь! Быстро! — скомандовала я.
Трясущимися руками брат Клеомен поднёс пузырёк к носу Патрика. Тот закашлялся и часто заморгал. Дыхание было прерывистым, но взгляд прояснялся.
— Патрик, — я бережно прислонила его к спинке дивана. — Ты меня слышишь?..
Он глубоко вздохнул и чуть слышно прошелестел:
— Песчаный… дождь…
— Ему нужно побольше пить, — посоветовал брат Фрэнсис. — Чтобы яд быстрее вышел из организма.
Патрик постепенно приходил в себя и даже попытался увернуться от стакана, поднесённого к его рту. Я погладила его по волосам.
— Выпей, тебе сразу станет легче.
Он послушно сделал несколько глотков, правда, был настолько слаб, что мне пришлось поддержать ему голову. Но пульс его уже возвращался в нормальный ритм. Через какое-то время брат Фрэнсис пощупал мальчику лоб, проверил зрачки и уверил, что состояние его больше не внушает опасений. Я укутала Патрика в одеяло, он слабо сжал мою ладонь и не отпускал руку, пока его не сморил сон.
[1] Matteo (итал.) — Матфей, один из четырёх апостолов-евангелистов.
[2] Evangelium secundum Ioannem (лат.) — Евангелие от Иоанна.
[3] Евангелия от Матфея (24:28).
Все, кроме брата Клеомена, Доминика и меня, уже вышли в соседнюю комнату. Когда Патрик заснул, брат Клеомен тронул меня за плечо:
— Идите, дочь моя, вам обоим следует присутствовать при обсуждении. Я останусь здесь и позову вас в случае необходимости.
Поколебавшись одно мгновение, я поднялась с дивана.
— Не ожидал, что он настолько к тебе привязан, — хмыкнул Доминик, едва мы вышли за дверь. — И не думал, что ты настолько привязана к нему.
— Мне жаль его… По большому счёту, никому, кроме брата Клеомена, нет до него дела. Этот изверг аббат был готов не то что ввести яд, а заживо скормить мальчика змеям, лишь бы получить нужную информацию.
Доминик усмехнулся и распахнул передо мной дверь. "Обсуждение" было в самом разгаре.
— Фигуры четырёх апостолов всё время повторяются в видениях Патрика, — объяснял отец Энтони. — А сейчас он говорил цитатами из Евангелий. Место должно быть как-то связано с ними.
— Может, где они родились или где проповедовали? — неуверенно предположил брат Томас.
Аббат Джозеф озадаченно потирал подбородок.
— Там, где встречаются пустыня и море, и разные твари земные соседствуют на одной поверхности…
— Может, апокалиптических животных как-то соотнести с земными тварями? — предложила я. — Они ведь окружают Божий Престол, то есть как бы находятся на одном уровне…
— "И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему", — процитировал аббат Джозеф.
На несколько секунд повисла тишина, которую нарушил восторженный вопль отца Энтони:
— Ну, конечно! Эти существа ведь считаются символами евангелистов! Апостол Марк в начале своего Евангелия описывает пустыню и его часто изображают со львом…
— "Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему", — повторил брат Томас слова, произнесённые Патриком.
— …Лука начинает своё Евангелие с описания жертвоприношения и ассоциируется с тельцом — символом жертвы.
— "Тогда явился ему Ангел Господень, стоя по правую сторону жертвенника кадильного…"- процитировал брат Фрэнсис.
— Матфей начинает Евангелие с человечекой родословной Христа, и символ его — человек, — продолжил отец Энтони. — И, наконец, Евангелие от Иоанна, из которого Патрик цитировал последним.
— Иоанн ведь ассоциируется с орлом?.. — вспомнила я.
— …потому что "подобно орлу возносится в высшие сферы". Но это — не единственное значение орла. В христианской традиции он также считался символом гибели.
— "Где будет труп, там соберутся орлы", — невозмутимо проронил Доминик.
— Именно! — отец Энтони обвёл собравшихся сияющими глазами. — Разве это не очевидно? И как мы не поняли сразу! Человек символизирует всё Человечество, которому грозит опасность. Телец — это жертва, что откроет ворота в назначенный час. Орёл — гибель, грозящая всему живому, если это произойдёт. И лев — это…
— Пустыня, — вырвалось у аббата и меня.
— …"Потому что земля эта будет пустынею"! Пустыня считалась обиталищем демонов с древнейших времён. Место, где они вырвутся в мир людей — пустыня! Которая… соседствует с океаном… Или морем. Кстати, тоже символом бесовсих полчищ…
— И скалами, — добавил брат Уильям.
— "Где выход сторожит огромный пёс… а вход освещает светильник без света"… — повторила я. — В рисунках Патрика попадался пёс и другие животные, вроде бы никак между собой не связанные… Птицы с длинными шеями, обезьяна…
— "Там, где разные твари земные соседствуют на одной поверхности", — подсказал брат Томас.
— "Где под небом раскинулись жертвенные чаши", — как бы про себя проговорил Доминик. — "И в преисподнюю ведут тропы мёртвых". Я должен видеть эти рисунки.
Отец Энтони торопливо засеменил к столику в противополжном конце комнаты.
— Я всегда ношу их с собой в надежде, что меня посетит озарение…
На ходу раскрыв объёмную папку, он выхватил несколько листов и протянул их Доминику.
— Мне нужны все, — лаконично бросил тот.
Несколько секунд Доминик сосредоточенно перебирал листы, пару раз кивнул и поднял на меня глаза.
— Какими были последние слова демонёныша?
— Описание места. Жертвенные чаши, тропы мёртвых…
— Самые последние, — уточнил Доминик.
На мгновение задумавшись, я вспомнила:
— "Песчаный дождь."
— "Печанный дождь", — Доминик вернул листы отцу Энтони. — Так на наречии кечуа называется пустынный полуостров на юге Перу. Он покрыт красным песком, постоянный морской ветер носит его по всей территории. Паракас[1].
- Паракас… — хором подхватили несколько голосов.
— Полуостров называют ещё "землёй мёртвых". Под его песками скрыт целый некрополь. Запутанная система тоннелей и погребальных камер, сотни и сотни мумифицированных мертвецов, захороненных в одинаковых позах: колени прижаты к подбородку, лица застыли в широкой улыбке.
— Лабиринт призраков… — прошептала я. — Обозначение ворот в потусторонний мир…
Аббат Джозеф, который, услышав название полуострова, напряжённо морщил лоб, вскинул на нас просветлевший взгляд:
— "Канделябр Паракаса" — вот откуда мне это знакомо. Он ведь находится там же — гигантский геоглиф[2] на склоне холма со стороны океана. По форме он напоминает канделябр с тремя "рожками".