– Некоторые из них еще спят. Этот, который лежит здесь, может проснуться, как только я откину крышку, поэтому действовать нужно быстро. Не знаю, что получится после удара. Посмотрим. Ты, главное, крепко держи фонарь и направляй свет, чтобы было хорошо видно. Понимаешь?
Томми кивнул. Глаза его сияли, словно новенькие монеты, и он с большим трудом сдерживал дрожь в руках. “В кино герои всегда смелые”,– подумал он, глядя, как Палатазин берет молоток и кол и делает шаг вперед. Сердце Томми бешено колотилось. Не падал сверху свет факелов, не клубился под ногами морозный дым, как от испаряющейся твердой углекислоты, не было любимого актера Пита Кушинга, мудрого и неустрашимого. Был только Палатазин, с грязным потным лицом, который дрожащей рукой начинал открывать крышку гроба.
Внутри лежал очень красивый молодой человек, предохранительно сложивший руки на груди. Светло–карие глаза с красными прожилками с ненавистью смотрели на Палатазина сквозь туманно–прозрачные веки. Молодой человек был обнажен по пояс, на шее у него была золотая цепочка, остальной костюм составляли тесные вельветовые джинсы. Томми почти мгновенно узнал его – это был известный актер, звезда каналов “Си–Би–Эс–Тв”. Он видел этого парня в фильмах о продавцах наркотиков “Громовой город”. Томми тут же почему–то подумал, что в любой другой ситуации попросил бы немедленно автограф. Но теперь это был один из НИХ.
Палатазин откинул крышку. Когда луч фонаря коснулся его лица, вампир, еще находившийся в стадии между бодрствованием и сном, неловко зашевелился, отодвинулся подальше, рот беззвучно, но грозно приоткрылся. Палатазин удивленно заметил, что руки вампира сложены таким образом на груди, что добраться до сердца невозможно. Что–то мелькнуло под прозрачными веками – искра сознания, быстрая и холодная, как капля ртути. Вампир должен был вот–вот проснуться.
Палатазин увидел, куда нужно бить. Он нацелил конец кола на впадину горла молодого человека. Потом он плотнее уперся в пол ногами, присел и взмахнул изо всех сил рукой с молотком. Одновременно взвилась и белая, как кость, рука вампира, пытаясь предупредить удар, перехватить руку Палатазина в кисти, но было поздно. С отвратительным влажным звуком конец кола погрузился в горло вампира, теперь голова была пришпилена. Открылись глаза, сверкая ненавистью, способной испепелить Палатазина. Черный раздвоенный язык вырвался изо рта с отвратительным скрежещущим звуком. Тело изогнулось, обе руки схватили кол и… начали вынимать его из некровоточащей раны.
Палатазин быстро взял новый кол, нацелил острый конец на сердце вампира и глубоко вогнал его одним ударом молотка. Словно пробил ножом голову гнилого сыра. Из раны вырвался отвратительный могильный запах, вся грудная клетка словно ввалилась сама в себя, и на миг Палатазину показалось, что он видит в ране черный злокачественный сгусток плоти, пронзенный осиновым колом. Тело вампира яростно билось, корчась в судорогах, рот открывался и закрывался со стуком, напоминавшим выстрелы. Красно–черная жидкость, зловонная, распространяющая запах всего, что прячется в темноте, в тенях, в боковых улочках, что убивает, режет, насилует – начала вытекать из раны, и Палатазин сделал шаг назад, когда черная щупальца потекла вниз по груди вампира. Он опасался, чтобы хоть капля этого вещества не попала на него – тогда он будет проклят навечно. Это была отвратительная слизь вампиров, вино Люцифера, вытекающее из треснувшего кубка. Тело вампира вдруг напряглось, затвердело, руки были протянуты в напрасном желании поймать Палатазина. Яростные глаза вдруг загорелись голубым огнем, словно это пламя разгоралось внутри черепа. Томми тихо застонал, его, очевидно, тошнило, и отвернулся, но Палатазин чувствовал, что должен досмотреть сцену до конца. Почерневшее лицо вампира впало, словно восковая маска для праздника Хелловин. Голубое пламя еще несколько секунд пылало в пустых глазницах, потом внезапно погасло. Что–то черное, мрачное пронзило Палатазина – вздох холодного ветра, тихий вскрик, шепот. Мертвое тело вампира начало уже ссыхаться, как ноябрьский желтый лист.
– Боже мой,– хрипло прошептал Палатазин. Его правая рука, та, что ударила вампира, была, казалось, полна энергии, требовала снова и снова наносить удары. Он подхватил рюкзак, и повернулся к Томми. Лицо мальчика было серым, словно у девяностолетнего старика.
– Идем! Ты можешь идти дальше?
– Да,– сказал Томми. Он немного покачивался и опасался смотреть на то, что лежало в гробу, но он передал Палатазину фонарь и последовал за ним, держа обломок палки Таракана, будто короткое копье.
Они обнаружили еще двух спящих вампиров и убили их тем же способом. Первым оказался молодой негр, вторым – девочка примерно одного с Томми возраста. Ребенок уже просыпался и потягивался, словно кошка, но все же вампир еще не проснулся полностью и не успел избежать смертоносного удара Палатазина. Когда все было кончено, желудок у Палатазина взбунтовался и его вырвало. Но нужно было продолжать, двигаться дальше. Запас кольев быстро уменьшался.
Еще один закрытый гроб они обнаружили в комнате, где стояли два уже опустевших. Томми отложил свою палку и взял фонарь. Палатазин приготовил все, что нужно, наклонился и отбросил крышку. Внутри, руки вдоль туловища, лежала красивая чернокожая женщина. На ней была белая шелковая блузка, черные брюки и пояс из бриллиантов в виде полумесяца. Палатазин заглянул в ее жуткие, парализующие волю глаза и вдруг вся решимость его покинула. Он взмахнул рукой, готовясь ударить.
Но прежде, чем рука его достигла вершины размаха, прекрасный вампир встал из гроба. Взгляд ее, казалось, прожигал человека до кости. Он услышал, как в мозгу его вспыхнуло оглушительное “НЕТ!” – и позволил ей парализовать, смять свою волю. Она схватила его за кисть руки, прекрасное зловещее лицо было обезображено выдвинувшимися клыками.
– Бейте ее! – завопил Томми.
Палатазин услышал собственный крик – это он попытался освободиться. Он размахнулся молотком, целя в голову, но она поймала и эту руку.
Крепче сжав запястья Палатазина, она почувствовала пульс горячей крови в жилах. Теперь она была охвачена неумолимой потребностью утолить разрывающий внутренности голод, уменьшить адский мороз, опустошавший ее изнутри. Теперь она все ясно понимала – ЭТО и была настоящая жизнь, это, а не предыдущее существование. Теперь все было просто, и значение имело лишь одно – поток сладкой горячей крови, который должен наполнить тело, удовлетворить жгучую потребность еды. Соланж поближе подтянула к себе Палатазина, почувствовала запах страха…
Но потребность… эта слепая, адски холодящая потребность… она была так сильна…
– Ты ведь не собираешься уничтожить меня,– прошептала она,– ты ведь хочешь, чтобы я… тебя поцеловала. Вот так…
– Неееет! – завопил Томми. Он схватил брошенный на пол обломок палки – он его отложил, чтобы удобнее было держать обеими руками фонарь.
Вампир заставил голову Палатазина наклониться. На глазах его выступили слезы беспомощности и глупой ярости. Соланж губами прижалась к горлу, выпустила клыки и глубоко погрузила их в плоть. Палатазин почувствовал мгновенную обжигающую боль, словно его прижгли раскаленным железом, потом тупо загремел в висках пульс – это из его жил высасывалась кровь.
Томми сделал шаг вперед, с бешеными, расширившимися от ужаса глазами, приготовившись ударить обломком палки вампира.