Потом багровый свет перешел в пурпурный. На Голливудском и Закатном бульварах, словно разбросанные драгоценные камни, замерцали первые огни. Горы Святого Габриэля казались огромными массивами темноты с востока, а западная плоскость гранита горела красным.
И над всем городом с его восемью миллионами отдельных жизней и судеб возвышался замок Кронстина, крепко сидевший на своем скальном троне. Это было огромное обширное строение из черного камня с аркообразными готическими крышами, стенами, башнями, портиками, треснувшими каменными химерами, ехидно и злобно ухмылявшимися с башен, созерцая лоскутное одеяло города; большинство окон, особенно внизу здания, были выбиты и заколочены досками, но некоторые, на верхних этажах, избежали участи остальных, и теперь разноцветные стекла горели голубым, красным, багровым, фиолетовым в алом свете заходящего солнца.
В темнеющем воздухе появилась зябкость, становясь все сильнее. Ветер шипел и шептал в каменных зубцах стен, словно человек, говоривший сквозь выбитые зубы.
И многим людям в городе показалось на сверхъестественное ледяное мгновение, что они слышат собственные имена, что кто–то зовет их из–за опускающейся завесы ночи.
6.
Капитан Палатазин стоял у запертых ворот, ведущих на Голливудское мемориальное кладбище. Как раз в этот момент Мерида Сантос выпрыгивала из красного “шевроле” на бульваре Уайтиер. Рука Палатазина сомкнулась на толстом железном стержне решетки, холодный вечерний бриз шелестел жесткими листьями пальм у него над головой. Было почти семь часов вечера, и он вдруг вспомнил, что по телефону обещал Джо заехать в половине седьмого, чтобы они вместе отправились ужинать в “Будапешт”. Он решил, что скажет, будто неожиданно возникло срочное дело в Управлении, а всю эту историю с кладбищем оставит при себе. Потому что он мог и ошибиться. Да, что, если он ошибся? Тогда все будут считать его таким же сумасшедшим, каким счел его лейтенант Киркланд.
– Оцепить кладбище? – Киркланд не поверил своим ушам. – Но зачем?
– Прошу тебя,– сказал по телефону Палатазин. – Этого должно быть достаточно.
– Извини, капитан,– ответил Киркланд. – Но у меня забот и без этого будет больше чем достаточно. Субботний вечер в Голливуде – это может оказаться весьма трудным дежурством, как тебе хорошо известно. И какое все это имеет отношение к вандализму?
– Это… это очень важно, чтобы ты сделал именно так, как я тебя прошу. – Палатазин понимал, что производит впечатление ненормального, что голос у него нервный, тонкий, и что лейтенант Киркланд сейчас наверняка пересмеивается с одним из детективов, делая кругообразные движения пальцем около виска.
– Прошу, лейтенант пока не задавай вопросов. Хотя бы человека или двух сегодня ночью.
– Капитан, на Голливудском кладбище есть собственные сторожа.
– Но что произошло со сторожем сегодня ночью? Вы его нашли? Думаю, что нет.
– Прости,– сказал Киркланд на раздраженной ноте, повысив голос,– но почему бы тебе не послать собственных людей, если тебе так необходимо наблюдение за кладбищем?
– Все мои люди работают день и ночь над делом Таракана. Я не могу приказать кому–нибудь из них…
– То же самое и у нас сэр. Я не могу. И не вижу соответствующего серьезного повода. – Киркланд тихо засмеялся. – Не думаю, что эти жмурики могут набедокурить там сегодня ночью. Прости, но мне нужно идти, если у тебя все, капитан.
– Да, у меня все.
– Приятно было поговорить. Извини, что не смог помочь. Доброй охоты. Надеюсь, вы очень скоро выловите этого парня.
– Да, до свидания, лейтенант.
Палатазин услышал, как Киркланд повесил трубку.
И вот, второй раз в этот день, он стоял перед воротами Голливудского кладбища. Сегодня после полудня он наблюдал, как осматривали место происшествия люди из голливудского управления полиции. Потом появились агенты похоронных и страховых бюро. За ними следовали грузовики с рабочими бригадами. Теперь кладбище было совершенно таким же, как и за день до этого, траву выбелил лунный свет, и только новые свежие горки земли напоминали о том, что совсем недавно здесь произошло нечто ужасное.