– Пиво,– тихо сказал альбинос.
– Момент.
Лучи, владелец бара, с облегчением отвернулся. У этого мотоциклиста вид был уж слишком экстравагантный, грязноватый и нездоровый. Едва ли это взрослый мужчина, скорее всего, ему лет девятнадцать или двадцать. Лучи взял с полки пивную кружку, из стучащего холодильника бутылку “Одинокой звезды”. Из джук–бокса полился голос Долли Партон, которая начала петь о том, как “горю я, малыш, горю”. Лучи подтолкнул кружку вдоль стойки в направлении альбиноса, и тут же быстро отодвинулся, натирая тряпкой деревянный прилавок. У него было такое чувство, что он потеет в жарком сиянии полуденного солнца.
На зеленом сукне бильярдного стола с хрустом столкнулись шары. Один из них вкатился в боковую лузу.
– Вот так, Вил,– протянул Метти. – Значит, должен ты мне теперь тридцать пять, верно?
– Верно–верно. Черт возьми, Лучи, выключи ты этот дерьмовый ящик. Человек не может сосредоточиться на игре!
Лучи пожал плечами и качнул головой в сторону стола, где играли в покер.
– Мне нравиться, чтобы громко! – сказал Бобби Хейзелтон ухмыляясь поверх своих королей и десяток. Он был наездником в сезонном родео, с короткой стрижкой и сверкающим золотым зубом. Три года назад он уже нацелился на первое место по Техасу, когда черный зверь, а не лошадь, по кличке Твистор, сбросил его и сломал в двух местах ключицу. – Музыка помогает думать. Вил, иди–ка сюда, я должен помочь тебе носить тяжелый бумажник, он тебе карман оттягивает.
– Ну, нет! – Метти и так слишком хорошо над ним успел за сегодня потрудиться.
Вил положил свой кий на полку, бросил быстрый взгляд на альбиноса, потом на Бобби. – Вы, парни, лучше присматривайте за стариной Бобби,– предупредил он. – В прошлую пятницу он нагрел меня на полсотни зелененьких.
– Просто мне везло,– сказал Бобби. Он раскрыл карты, разложил их на столе, и Слим Хокинс сказал мрачно: “дерьмо–о”.
Бобби протянул руку к фишкам и забрал их.
– Чтоб мне так везло! – сказал Рей Коуп, наваливаясь на стол. Слим Хокинс опустошил бумажный стаканчик и снова сказал таким же мрачным голосом:
– Иисус Христос, ну и жара!
Взгляд его упал на красную кобру, нарисованную на спине мотоциклиста. “Чертов мальчишка,– подумал он, сузив свои голубые холодные глаза, обрамленные усталыми морщинами. – Небось не знает, каково зарабатывать себе на жизнь. Может, он из тех панков, что несколько дней назад грабанули магазин у Джеффа Харди в Пекосе. – Он смотрел, как альбинос подносит к губам кружку с пивом. – Ручки у него в перчатках, наверное такие же беленькие и мягкие, как бедра у Мери Руф Кеннон”. У него самого ладони были большие и мозолистые, покрытые многочисленными ссадинами и шрамами после десяти лет работы на ранчо.
Голос Долли Партон постепенно затих. На диск опустилась новая пластинка, некоторое время шипела, как будто горячий жир на сковородке, потом Вейлон Дженнингс запел о том, как он отправится в Люкенбич, штат Техас. Метти крикнул Лучи, заказывая новую бутылку “Одинокой звезды” и свежую пачку “Мальборо”.
Альбинос выпил свое пиво и сидел, глядя некоторое время на кружку. Он начал слегка улыбаться сам себе, словно вспомнил какой–то анекдот, но улыбка была жуткой и холодной, и Лучи повел зябко плечами, когда случайно взгляд его упал на лицо альбиноса, альбинос развернулся на своем табурете, отвел назад руку с кружкой и запустил ею прямо в музыкальный автомат. Цветное стекло и пластик полетели во все стороны с таким грохотом, словно одновременно выпалила дюжина ружей. Голос Вейлона Дженнингса перешел в пронзительный фальцет, потом прогрохотал басом, словно диск проигрывателя сошел с ума. Замигали лампочки, пластинка окончательно остановилась. В баре повисла мертвая тишина, нарушаемая лишь позвякиванием осколков стекла, падавших на пол.
Лучи поднял голову от кружки с пивом, которую он наполнил для Метти. Он уставился на искалеченный джу–бокс. “Мадре де диос! – подумал он. – Эта штука обошлась мне пять лет назад в триста долларов!”. Потом он повернулся к альбиносу, который наблюдал за барменом с улыбкой, не более веселой, чем оскал черепа. Наконец Лучи обрел власть над своим голосом.
– Ты ненормальный?! – завопил он. – Какого дьявола ты это сделал?
У покерного стола заскрежетали отодвигающиеся стулья. В баре тут же, словно озоном, запахло опасностью и натянутыми нервами.
Глядя на мужчин своими ледяными, как цельные куски льда глазами, альбинос сказал: