Навея вздрагивает, словно от холода.
– Я только что говорила тебе, что, если спеть эту песню, эти уроды тут же объявятся, и ты ее включаешь? Тебе не кажется, что это немного слишком?
– Я же сказал, это не я.
– Ну, кто-то же это сделал!
За окном мелькает тень. Там кто-то есть, на парковке. Наверно, енот или скунс. Но большой.
– Наверно, это Брэндон, – бормочет Навея.
– На парковке?
– Что? Нет. Наверно, это Брэндон установил эту песню. – Она выглядывает в большое переднее окно. – Что ты имел в виду, говоря «на парковке»?
– Ничего. Просто мне показалось, что я увидел животных в мусоре, – может, это был Брэндон. Ему вполне могла показаться очень веселой идея напугать нас до ужаса. И всё же. Как он мог установить ее заранее? И Лэндри никогда бы не согласилась на такое. Она очень настороженно относится ко всему, что касается музыкального автомата.
– Я хочу домой, – говорит Навея, засовывая руки в карманы толстовки. – Это всё уже слишком.
Я вздыхаю. Я тоже хочу домой. Ночь теперь выглядит очень мрачной, словно над нами кто-то подшутил, а мы не в курсе.
Она вытаскивает из кармана телефон, снимает блокировку и яростно что-то печатает.
– Где Брэндон? Так и знала, что надо было заставить его дождаться конца моей смены.
– Могу тебя подвезти, – даже говоря это, я внутренне содрогаюсь. Может, это уже слишком, слишком самоуверенно. Как я говорил, мы, в общем-то, не друзья.
Она поднимает на меня взгляд, и я вижу, как эмоции сменяют друг друга у нее на лице: удивление, подозрение, сомнение, пока, наконец, всё остальное не перекрывается ее желанием как можно быстрее выбраться отсюда.
– Ладно, конечно. Почему нет.
Я улыбаюсь, испытав странное облегчение. Возможно, ее отказ на мое предложение подвезти задел бы меня сильнее, чем я готов признать. Дело не в том, что Навея нравится мне в этом плане. Мне ни одна девушка не нравится в этом плане. И она это знает. Но я городской лузер. Никто не хочет проводить слишком много времени с лузером. Это могло бы улучшить мою ситуацию.
Она наклоняется, поднимает швабру, которую я уронил, и протягивает мне. Я киваю на тряпку и брызгаю из бутылки на стойку.
– Будет быстрее, если ты поможешь.
Она неодобрительно фыркает, но перегибается через стойку, хватает средства для уборки и приступает к работе. Я начинаю мыть полы, и мы убираемся в тишине – никто из нас больше не хочет связываться с музыкальным автоматом. Но я не могу выбросить эту песню из головы, и прежде чем успеваю это понять, мы оба начинаем ее напевать.
Осознание приходит к нам обоим одновременно, и мы умолкаем. Никто из нас не поднимает взгляда, словно по молчаливому соглашению притворяться, будто ничего не произошло, но ужас проникает мне под кожу, заставляя сердце биться быстрее обычного.
Примерно в полночь мы решаем, что постарались достаточно. Навея помогает мне убрать все средства, и у двери я пропускаю ее вперед, после чего запираю закусочную. Я останавливаюсь на парковке, выискивая глазами тень движения, которую видел ранее, но ничего не вижу. Говорю себе, что это наверняка был всего лишь енот, как я и подумал.
Мой старый автомобиль еле тащится по пустым улицам Кровавой реки. Я вообще бы отказался от машины, если бы у меня был выбор, но она была нужна мне, чтобы возить маму на еженедельные приемы к врачам в больницу в соседнем городке. По этой же причине я устроился на работу к Лэндри. Моя зарплата, если ее так вообще можно назвать, тратится на оплату этого куска металлолома, а всё, что остается, уходит на медицинские счета мамы.
Кровавая река – совсем небольшой городок. Примерно четыре квадратных мили размеченных улиц. Мы находимся в двух дюжинах миль от основной автомагистрали. Это один из тех городков, что были важны, когда здесь проходила железная дорога и были полны зернохранилища. А сейчас, с автострадами федерального значения и самолетами, когда никто больше не выращивает зерно в таких количествах, люди сюда не приезжают. Кровавая река – то, что некоторые назвали бы умирающим городом. В смысле, здесь есть закусочная, футбольные игры старшей школы довольно популярны в пятничные вечера, а некоторые места пытаются завлечь туристов на речные сплавы и нахлыстовую рыбалку в близлежащей реке, но единственное, чем мы по-настоящему известны, что дало название этому месту, – это кровавая резня.
Что не пользуется особой популярностью у туристов.
Мы проезжаем старое кладбище и ползем по пустым улицам мимо заросших дворов и одноэтажных бунгало с облезающей краской на дощатых стенах. Я сворачиваю, где просит Навея, и мы подъезжаем к трейлеру на блоках и куче битых машин, как попало припаркованных на гравии.