Спустя полтора часа мы оказываемся в приватной комнате в «Сахалине», одном из самых элитных ресторанов Москвы. Напротив нас сидит, насколько я поняла, грузинский мошенник и его дружки. Руки официанта дрожат, когда он ставит передо мной тарелку с причудливо разложенными на ней крабами. Я не виню его за этот испуг. Со стороны мы выглядим как криминальный сэндвич: я сижу слева от Константина, Лукка справа. Напротив нас человек, которого мне представили как Варлама. На его лице столько шрамов, что оно кажется похожим на портрет кисти Пикассо. Варлама окружают еще менее привлекательные мужчины, представить которых он не удосужился. Выглядят они как воплощение смерти.
Константин проглатывает устрицу, затем обращает взгляд на Варлама.
– Значит, наш груз пропал? – спрашивает он мирным тоном.
– Да. Исчез, – отвечает Варлам.
Он говорит правду. Мне было велено коснуться бедра Константина, когда я почувствую ложь. Не то, чтобы этот план очень устраивал, но выбора у меня в любом случае нет.
Взгляд Константин не опускает.
– Как думаешь, что с ним случилось?
– Украли.
Варлам небрежно откидывается на спинку стула и закуривает сигарету. Я оглядываюсь. Разве здесь можно курить?
Один из дружков Варлама смотрит на меня как на блюдо из меню. В этом чертовом наряде я чувствую себя абсолютно незащищенной. Если я когда-нибудь вернусь в свою безопасную советскую халупу, тут же сожгу все, что на мне сейчас надето.
Константин делает глоток шампанского, его движения так же элегантны, как в танцевальной студии до этого.
– Ты знаешь, кто украл груз, Варлам?
– Конечно, нет! – обиженно усмехается мужчина.
Я ощущаю ложь кожей и аккуратно сжимаю ногу Константина.
Его губы поджимаются.
– Варлам, – говорит он, будто мурлычет. – Ты участвовал в краже моего груза?
Варлам возмущенно вскакивает со своего места.
– Как ты смеешь! Я не собираюсь слушать эту клевету, Константин! Ты оскорбляешь мою честь! Я очень серьезно отношусь к братству. И ты это знаешь.
– Отвечай на вопрос, – тихо произносит Константин.
– Конечно, не участвовал! – фыркает мужчина со шрамами.
Я сжимаю ногу Константина в этот раз сильнее, и его рука тут же опускается на мою и притягивает меня ближе.
От растущего негодования голос Варлама становится громче, но каждое его слово – сплошная ложь. Я сжимаю руку Константина, и он кивает брату. Совсем легкий кивок, который вы бы не заметили, если бы не были предупреждены. Лукка нечеловечески быстро хватает нож для рыбы, лежащий рядом с его тарелкой, и вскакивает с места.
Константин наклоняется ко мне, касаясь губами моего уха, и я чувствую его теплое дыхания на щеке.
– Закрой глаза, милая, – шепчет он.
Я повинуюсь.
Мои волосы разлетаются по лицу от резкого движения рядом со мной. Колющий звук, за которым следуют еще два. Ворчание, бульканье и глухой удар. Что-то влажное и теплое брызгает мне на грудь.
Я зажмуриваюсь еще крепче, мое дыхание сбивается. От запаха крови к горлу подступает рвота. Сглатываю желчь. Делаю все возможное, чтобы не шевелиться, пока возле меня не появляется Лукка.
Мои глаза распахиваются, но я не поднимаю взгляд. Ни в коем случае не посмотрю наверх.
Пытаюсь успокоить дыхание и жду, когда мое сердце перестанет колотиться как бешеное. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Струйка крови медленно стекает рекой по моей белой тарелке, словно алый соус, которым облили краба.
– Не волнуйся, милая, – мелодичный голос Константина выводит меня из транса. – Мы закажем тебе другой.
Глава шестая
– Вы хотите, чтобы я приехала в клуб завтра ночью?
Я стою рядом с моим советским многоквартирным домом вместе с Луккой, небо за его спиной становится чернильно-сиреневым. До момента, когда на нем появится солнце, осталось совсем немного, так что технически подразумевается уже сегодня.
Лукка, похоже, совсем не обеспокоен скорым восходом.
– В десять часов сегодня и каждую последующую ночь после этого, – протягивает Константин, высовываясь из окна машины своего брата. Легкая усмешка проходит, как тень, по его точеному лицу, когда он оглядывает мой дом сверху вниз. Вспышка недовольства исчезла так же быстро, как и появилась.
– Каждую ночь? – спрашиваю, пристально смотря на него. Если он думает, что теперь я его собственность или что-то в этом роде, то он может засунуть это убеждение прямо в свою балетную пачку.
– Теперь ты работаешь на нас, – произносит он. – Разве не для этого ты пошла на прослушивание? Не ради работы?
– Ты хочешь, чтобы я танцевала?
Промежность все еще болит от того нелепого наряда из ремней. Оба брата внезапно расхохотались. Мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы не сказать что-нибудь еще, о чем потом буду сожалеть.