- Я помню. «Я слежу за вами и жду вас». Так там написано?
- Прелестно, я же говорил. - Синьор Гарзарек хихикает, а потом залпом осушает бокал и тянется за бутылкой абсента, стоящей на серебряном подносе.
- Что ты там увидел?
Мальчик, которого Мертвая Девочка называет Бобби, стоит у окна в гостиной мисс Жозефины, створка открыта, и снег заметает внутрь, маленькие белые вихри закручиваются вокруг его ног. Паренек оборачивается на звук голоса.
- По улице проходил медведь, - говорит он и кладет стеклянное пресспапье ей в руки - шар, полный воды. Когда Мертвая Девочка трясет его, крохотные белые хлопья принимаются вращаться миниатюрной метелью в ладони. Пластиковый снег медленно опускается на замороженное поле, сарай, темную, голую линию деревьев вдалеке. - Я видел медведя, - снова говорит Бобби, теперь более настойчиво, и указывает на открытое окно.
- Ты не видел медведя, - возражает Мертвая Девочка, но сама не подходит проверить.
Она не отрывает взгляда серебристых глаз от пресспапье. Она почти забыла про сарай, тот день и метель, январь, или февраль, или март, с тех пор прошло больше лет, чем она могла предположить. И ветер, воющий, словно стая голодных волков.
- Видел, - упрямится Бобби. - Большого черного медведя, танцующего на улице. Когда я вижу медведя, то понимаю, что это он.
Мертвая Девочка закрывает глаза, позволяет шару выскользнуть из пальцев, скатиться с руки. Она знает - когда тот упадет на пол, то разобьется на тысячу осколков. Мир разобьется, дождливое небо расколется, позволив небесам истечь на паркет, и времени останется совсем немного, если она всетаки хочет добраться до этого сарая.
- Думаю, медведь знает наши имена, - произносит мальчик.
Он боится - вот только она оглядывается, а никого уже нет. Ничего нет, кроме маленькой каменной стены, отделяющей это поле от следующего, сланцевые и песчаниковые глыбы, уже наполовину похороненные бурей, а ветер щиплет кожу своими леденящими зубамииголками. Снег спиралями спускается со свинцовых облаков, метель отправляет его в путешествие, превращая в кристальную занавесь танцующих дервишей.
- Мы забываем не просто так. Есть причина, дитя. - Ржавокрасный голос Бейлифа тесно сплетается с воздухом и с каждой снежинкой. - Когда такое количество времени висит на шее, его слишком трудно нести.
- Я не слышу тебя, - лжет она, хотя его слова ничего не значат в любом случае, ведь Мертвая Девочка уже добралась до двери сарая.
Обе створки распахнуты, а отец будет зол, он просто рассвирепеет, если увидит это. Коровы, закричит он, коровы уже дают кислое молоко. Вот так.
Захлопни двери и не смотри внутрь. Просто захлопни и сразу беги домой.
- Оно упало с неба,- рассказывал он прошлой ночью,- Упало, крича, прямо с ясного неба. Никто ничего искать не будет. Думаю, не осмелятся.
- Всего лишь птица, - возразила мать.
- Нет. Это не птица.
Закрой дверь и бет…
Но Мертвая Девочка не делает ни того ни другого, ведь все произошло иначе, и обнаженное нечто скорчилось в сене, кровь посмотрела на нее милым лицом Гейбл. Оторвала рот от изувеченной шеи кобылы, и алая жидкость текла между сжатых зубов существа прямо на подбородок.
- Медведь пел наши имена.
Пресспапье падает на землю, взрывается неожиданно милосердной струей стекла и воды, которая разрывает зимний день вокруг Мертвой Девочки.
- Просыпайся, - трясет ее мисс Жозефина, выплевывает нетерпеливые слова, пахнущие анисом и пылью.
- Подозреваю, мадам Терпсихора уже закончила. Скоро вернется Бейлиф. Тебе нельзя тут спать.
Мертвая Девочка мигает и щурится, глядя на нее и пестрые, конфетного цвета лампы. А летняя ночь за окном гостиной, что несет ее гнилую душу под языком, смотрит в ответ глазами черными и таинственными, как дно реки.
В подвале мадам Терпсихора, повелительница реберных расширителей и разделочных ножей, уже ушла, уползла в один из сырых, задушенных кирпичом туннелей вместе со своей гнусавой свитой. Их желудки полны, а любопытство к внутренним органам удовлетворено до следующей ночи. Только Барнаби оставили прибираться в качестве наказания за то, что он слишком глубоко взрезал склеру и испортил фиолетовый глаз, предназначенный для когото из властелинов кладбища. Драгоценная стекловидная влага разлилась изза его неуклюжих рук, и теперь на правом ухе Барнаби, там, где мадам Терпсихора укусила его за порчу деликатеса, красуется свежая рана. Мертвая Девочка сидит на старом ящике, наблюдая, как упырь соскребает желчь со стола из нержавеющей стали.
- У меня со снами както не очень, боюсь, - говорит он и морщит влажный черный нос.
- Или с глазами.
Барнаби кивает и соглашается:
- Или с глазами.
- Я просто подумала, что ты можешь меня выслушать. Не хочу рассказывать об этом Гейбл или Бобби…
- Он - милый ребенок, - изрекает Барнаби, хмурится и принимается усиленно тереть неподдающееся пятно цвета пережженных каштанов.
- Я не могу больше никому рассказать, - поясняет Мертвая Девочка, вздыхает, а упырь окунает щетку из свиной щетины в мыльную воду, продолжая трудиться над пятном.
- Думаю, я не смогу сильно навредить, если только послушаю. - Барнаби криво улыбается и касается когтем окровавленного места там, где мадам Терпсихора оторвала мочку его правого уха острыми клыками.
- Спасибо, Барнаби, - говорит Мертвая Девочка и безотчетно рисует протертым носком туфли полукруг на полу. - Сон недлинный. Много времени не займет.
И она рассказывает ему не об Адриане Мобли и дереве Лавкрафта, и даже не о сарае, буре и белой твари, ждущей ее внутри. Это совсем другое: безлунная ночь, СуонПойнт, ктото разложил огромный ревущий костер у кромки воды. Мертвая Девочка наблюдает за тем, как пламя отражается в воде, воздух тяжелый от древесного дыма и голодного звука огня. Бобби и Гейбл лежат на каменистом пляже, аккуратно разложенные, как в похоронном бюро, руки по швам, пенни на глазах. Они вскрыты от ключиц до промежности, сверху донизу, рваным Yобразным надрезом, их внутренности влажно отсвечивают пламенем пожара.
- Нет, думаю, я ничего с ними не делала, - заверяет Мертвая Девочка, хотя это и не так, после чего рисует еще один полукруг на полу, чтобы первому не было скучно.
Барнаби прекращает тереть стол и с тревогой смотрит на нее недоверчивым взглядом падалыцика.
- Их сердца лежат на валуне. - Теперь она говорит очень тихо, почти шепчет, словно боится, что ктото наверху может подслушать, упырь поднимает уши и наклоняется поближе. Их сердца на камне, печень, и она сжигает органы в медной чаше, пока от тех не остается ничего, кроме жирной золы.- Думаю, я съедаю их,- продолжает девочка. - Но там еще появляются черные дрозды, целая стая дроздов, слышны только их крылья. Они избивают небо.
Барнаби трясет головой, ворчит и снова принимается тереть стол, потом фыркает:
- Мне следует научиться уходить чуть раньше. Нужно заучить то, что меня вообще не касается.
- Почему, Барнаби? О чем ты?
Поначалу он ей не отвечает, только бормочет про себя, а щетка из свиной щетины летает тудасюда над хирургическим столом, хотя там уже не осталось пятен, ничего, кроме нескольких мыльных хлопьев, пламя свечи отражается в поцарапанной и выщербленной поверхности.
- Бейлиф засунет мои яйца в бутылку с рассолом, если я ему расскажу об этом. Убирайся. Иди наверх, где тебе место, оставь меня. Я занят.
- Ну ты же знаешь, так? Я слышала историю, Барнаби, о еще одной мертвой девочке, Мерси Браун. Они сожгли ее сердце…
Тогда упырь широко раскрывает челюсти и ревет, как лев в клетке, бросает щетку в Мертвую Девочку, но та пролетает над ее головой и врезается в полку с банками. Разбитое стекло и неожиданный смрад уксуса и маринованных почек. Мертвая Девочка бежит к лестнице.
- Иди, надоедай комунибудь другому, труп! - ревет Барнаби ей в спину. - Рассказывай о своих богохульных снах этим высохшим мертвецам. Попроси когонибудь из этих заносчивых ублюдков заступить ему дорогу.
А потом он бросает чтото еще, блестящее и острое, оно проносится мимо и застревает в стене. Мертвая Девочка прыгает через две ступеньки, хлопает дверью за собой и проворачивает замок. Если кто и услышал это, если кто увидел ее безрассудный рывок по лестнице большого старого дома на улицу, то они лучше, чем Барнаби, понимают, в чем дело, а потому предпочитают все оставить при себе.