Любовь - это голод, который нас питает.
Шеридан бродил в поисках добычи по лесу и взморью. Камилла, уже не хворавшая, охотилась на кухне В&В, где хозяйка проводила большую часть своей жизни - непрестанно готовила, загружала стиральную машину, гладила сырые простыни. Норин вспоминала случаи страшной эпидемии. Мальчика по ночам мучают кошмары, в доме никто не может глаз сомкнуть. Девочку срочно отвезли в больницу, но доктора ничего не смогли обнаружить, так что целый день пропал даром - пока ехали, пока ждали, пока везли обратно. Господи Боже. Schandenfreude[65]. Норин чудом не заболела.
Камилла сменила тему. «Мы все - содержанки, - сказала она (Норин призналась, что романтические отношения у них с Джонасом давно сошли на нет). - Мы ничего без них не можем, верно ведь? Со стороны мы идеальная пара, но правда в том… есть вещи, которые я…» Она запнулась и больше не вымолвила ни слова.
В один прекрасный день Шеридан, вернувшись с прогулки, разложил на вышитом старом покрывале цифровые фотографии. Некоторое время он разглядывал их со счастливой улыбкой на лице, а потом сказал:
- Пора убираться отсюда к дьяволу.
- К дьяволу, это точно. - Камилла покосилась на снимки и отвела взгляд.
- Откуда такая щепетильность? Я должен както жить или нет?
- Не пойму, почему ты хочешь уехать?!
Шеридан надел темные очки и улыбнулся Камилле:
- Ни в чем нельзя быть уверенным. Я просто осторожен.
- Хорошо, потому что я еще не закончила. Не закончила. Еще нет.
В темных стеклах очков - ее лицо, такое призрачное, что даже стыдно, что ей нужен партнер. Но два хищника не могут питать друг друга. В этом весь эротизм их отношений. Эти запахи и вкусовые ощущения, эта связь на расстоянии… это все еще приводило ее в трепет. Шеридан всегда заканчивал первым - это правда. Но Камиллу это устраивало.
- Давай, сестренка, - говорит большой тинейджер. - Похоже, тебе надо привести себя в порядок.
Машину отремонтировали. В тот вечер ее перегнали в В&В. Они поставили в известность о своем отъезде на следующее утро и оплатили счет. Норин было очень жаль, что они уезжают, но прощаться на глазах эрзацмужа Камиллы она не хотела. Камилла дала понять, одиндва раза печально взглянув на Норин, что внезапный отъезд - не ее идея и она сожалеет, что они не могут более тепло попрощаться. Она встала гдето через час после полуночи. Шеридан мирно спал. Простыни, хоть и свежие, попрежнему пахли этим дешевым порошком. «Как она это делает? - удивлялась Камилла, накидывая элегантное белоголубое кимоно. - Бедняжка Норин - гений нищенского домохозяйничания, жалкая участь…» Она прошла в ванную комнату и посмотрела на свое отражение. Боже правый, даже свет маленькой люминесцентной лампы, казалось, исходил прямиком с Северного полюса. Тоненькие «вороньи лапки» в уголках глаз, морщинки между бровей… А это - лопнувший сосуд? Не может быть! Ничего страшного. Скоро, скоро эта старая ведьма исчезнет. Зеркала цивилизованного мира восстановят красоту Камиллы, вольют в нее свежесть и очарование. В последний раз, содрогаясь от отвращения, она прошла по невообразимо жутким, отделанным полированной сосной коридорам дома люмпенов. Американская чета мирно похрапывала за дверью с медной табличкой и видела во сне утес РокофКэшел и замок Блэрни. Норин делит комнату с Джонасом, в той же комнате спит в детской кроватке Розин. Малышка, вот чудо, не плачет, но это не значит, что в доме тихо.
Камилла идет на звуки - жужжание, щелчки и глухой стук. Камилла тихо открывает дверь и видит в полумраке мальчика - любителя ВМХ. Он сидит к ней спиной, целиком погрузившись в созерцание монитора. Маленькие руки в непрерывном движении - кликкликклик. Камилла знает всех детей Норин по именам. Этого зовут Диклэн, ему десять лет от роду, и он, по счастью, невосприимчив к распространившемуся по округе вирусу. Впрочем, он немного маловат для этого вируса: бутон еще не вполне распустился, жизненный сок еще не играет в жилах. Но он защищен в любом случае. Существуют правила. Камилла проскользнула в комнату и встала у мальчика за спиной, поражаясь одержимости, ей самой не свойственной. Она стояла к нему так близко, что было даже удивительно, что он не оборачивается. Через плечо мальчика она видела отражение своего лица в экране, четко просматривающееся между беговых дорожек трека.
Диклэн обернулся и увидел пустое место (какаято взрослая женщина, чьято мать, безликий проводник). С неизменившимся лицом мальчик повернулся обратно к экрану и продолжил игру.
Камилла отступила, ее трясло от ужаса: это все диета Норин. Все, что питает ее бедную изголодавшуюся душу.
Она спустилась в гостиную, чувствуя себя морально оправданной. Я не плохая. Не беспредельно прожорлива. Прошло четверть часа, и появилась замотанная в кошмарный халат Норин - лицо, раскрасневшееся после сна, короткие волосы взлохмачены.
- Мне показалось, послышалось… О Камилла, что случилось?
Камилла рыдала, стараясь заглушить всхлипы, вцепившись зубами в кулаки. Она была вне себя. Прошло какоето время, прежде чем от нее удалось хоть чегото добиться. Захлебываясь, спрятав лицо в ладонях, обрывками предложений она поведала свою историю.
Поделилась своими подозрениями. Своей убежденностью. Своей тяжкой ношей.
- Я не могу ничего доказать, - объясняла она. - Но я знаю наверняка, знаю об этом каждый раз, когда это случается. Он крадет у них чтото… Как бы это сказать? Они сдаются ему.
- Господи Иисусе. Ты хочешь сказать - он нападает на них?
- Нет! - застонала Камилла. - Ничего подобного. Я пытаюсь сказать - он отбирает их жизнь.
- Но, Камилла, никто ведь не умер!
- Нет! Он их не убивает, он слишком умен для этого. Они умирают позже, от чегонибудь другого. Несчастный случай или простуда. Я проследила. Я знаю, так происходит. Но он никогда ни в чем не виноват. Они остаются живы, но лучше бы они умирали, потому что они становятся такими, как он. Об этом я тоже знаю.
Бедно обставленная комната в шоке внимала Камилле. Большой экран телевизора мрачно пялился на женщин.
Камилла показала Норин фотографии. Молодая хозяйка задрожала. Она пролепетала: «Полиция». Камилла сказала: «Тогда бы он меня убил. О боже, я не хочу умирать!»
- Я должна была тебе рассказать, - рыдает она. - Я просто должна была это сделать. О Норин, я такое знаю…
А потом - торопливый шепот и прерывистое дыхание. Последние уверения, возражения, капитуляция. Норин униженно соглашается не поднимать тревогу. Трясущаяся, ослабшая, она лишена невинности, она пала, стала соучастницей чегото чудовищного… и ей это нравится.
Камилле пережитой опыт тоже приносит глубокое удовлетворение.
Она покидает комнату и на цыпочках прокрадывается в номер «4».
Вспышка ослепляет ее, когда она открывает дверь. Губы ее еще влажные, черты лица смягчились, глаза замутнены от испытанного наслаждения.
- Поймал! - кричит Шеридан, размахивая фотоаппаратом, и улыбается во весь рот.
И она смеется.
Это почти как если бы он ее поцеловал. Шеридан отворачивается и проверяет снимок на экране предварительного просмотра.
- Хм.
Похоже, что он разочарован или, возможно, озадачен.
- В чем дело?
- О, ничего, все хорошо.
Они покидают большой окоченевший желтый дом ранним утром. Камилла находит момент отъезда странным образом печальным, разочаровывающим. Она хотела бы встретить немного понимания, увидеть пристыженное беспокойство в глазах молодой хозяйки, заметить, как побледнели розовые щеки. Норин проснется и совсем не будет уверена в том, что чтото действительно произошло с ней в эту ночь. (Возможно, она никогда не хватится того, что у нее отняла Камилла.) Так все и должно быть. Внутрь и обратно, не оставляя следа, любить их и покидать их.
Она на секунду зашла в кухню и огляделась. Запахи копченой селедки, кровяной колбасы и сохнущего в помещении белья смешивались, вызывая тошноту. Камилла вдруг почувствовала, что теряет ориентацию в пространстве. Вкус жизни Норин застрял у нее в горле; перед глазами на секунду возникла пугающая картинка ее существования в этом доме. Мужчурбан и безразличные отпрыски, шумные американцы, жующие пережаренный бекон в этой убогой, мрачной столовой. Камилле нечем дышать, ей кажется - она становится прозрачной.