А самым прелестным было лицо куклы - линия щек и подбородка закруглена так изящно, словно головка отлита из золота, а не вырезана из дерева. Хелен провела по нему пальцем - белая краска засияла так ярко, словно еще не высохла. Хелен дотронулась до темнорозовых выгнутых губ, коснулась черных как смоль ресниц, выгравированных на веках, будто фаланга муравьев. Гладкое дерево теплело под пальцами. Улыбка сфинкса была совершенна - должно быть, моделью мастеру послужила какаянибудь известная куртизанка; а в груде лепестков Хелен обнаружила листок бумаги, покрытый паучками иероглифов. А под нарочито небрежными каракулями другая рука приписала печатными буквами: «Князь цветов».
Наверное, когдато его причудливыми позами забавлялась императорская наложница, коротая влажную тишину долгого сезона дождей. До самого вечера Князь цветов служил игрушкой для Хелен. Она заставляла его сгибаться и разгибаться, одежды его порхали в полутемной комнате, хрупкие руки и тонкие запястья крутились в марионеточном вальсе.
Вдруг ее окликнули:
- Хелен!
- Лео… - промурлыкала она. - Смотри, что я нашла…
Лео присел рядом поглядеть на фигурку.
- Красиво. Ты сейчас ими занимаешься? Экспонатами с Бали?
Хелен пожала плечами:
- А он с Бали? Я не знала. - Она посмотрела на темные ряды шкафов и вздохнула. - Наверное, мне не стоило сюда заходить. Просто так жарко… - Она зевнула, потянулась, и Лео взял куклу у нее из рук.
- Можно? - Он повертел куклу, так что голова у нее крутанулась, а деревянные руки затрепетали, как крылья. - Жуть. Вроде танцора из фильма «Король и я».
Он поставил марионетку на пол и поиграл ею, завороженный разлетающимися одеждами. Когда он остановился, кукла резко выпрямилась и уставилась на Хелен пустыми глазами.
- Осторожно! - воскликнула Хелен, теребя халат. - Ей, наверное, лег сто! - Она протянула руки, и Лео с удивленным видом вернул куклу.
- Жуть, одним словом. - Он встал и потянулся. - Минералки хочется. Пошли со мной?
- Лучше я поработаю. На этой неделе надо закончить бирманскую секцию. - Хелен небрежно положила куклу в ящик, отряхнула сухие цветы с коленей и поднялась.
- Ты точно не хочешь минералки или сока? - Лео заискивающе помедлил, дернув пару раз бейджик с фамилией на груди. - Говорила, тебе жарко…
- Нет, спасибо, - бледно улыбнулась Хелен. - Перенесем на другой раз. На завтра.
Лео огорченно чтото пробурчал и ушел. Когда его силуэт исчез вдали, Хелен повернулась и юркнула с коробкой в темный угол. Там она вытряхнула сумку и пристроила куклу на дно, обернув ей голову и руки бумажными носовыми платками. Кошелек, расческа, губная помада - все это она в беспорядке побросала сверху, замаскировав куклу. Она собрала меланхоличную груду сухих цветов и всыпала ее обратно в ящик, а гвозди приколотила туфлей. Потом она на коленях проползла вдоль стен, пока не нашла место между стопками картонных коробок. Пустой ящик гулко ударился о стену, и Хелен с усмешкой задвинула его несколькими коробками. Спустя десятилетия какойнибудь инвентаризатор найдет пустой ящик и задумается, что же в нем было, как много раз задумывалась она сама.
В конце рабочего дня, когда она ехала в набитом лифте, кожаная ручка сумки впивалась в ладонь мокрым канатом. На каждом этаже в лифт входили люди, и Хелен как ни в чем не бывало отодвигала сумку, чтобы никого не задеть, а в вестибюле попрощалась с кураторшей отдела Индии и ЮгоВосточной Азии, но сердце у нее отчаянно колотилось. Воображаемые ворота тюрьмы воздвиглись перед ней - и обрушились, когда она миновала дверь между колоннами и вышла па солнечную улицу.
Всю дорогу домой Хелен победно улыбалась, прижимая сумку к груди. У двери в квартиру она открыла сумку, чтобы достать ключи, и из глубин ее пахнуло ароматом свежей розы. А внутри это слабое благоухание перешиб другой запах - креозота, гнилых фруктов, грязного белья. Квартирка Хелен была темная, душная, пыльная, словно самые запущенные музейные подвалы; два имевшихся окна выходили на улицу. Мимо с ревом неслись машины, за жалюзи вился синеватый выхлоп. Тусклое зеркало отражало шаткие стулья, откидной стол с покосившейся лампой - мебель, списанную из общежитий или купленную у старьевщика на углу. Обшарпанные стены были испещрены останками раздавленных тараканов и мокриц.
Но среди этой разрухи сверкали прекрасные вещи - они сияли на подоконниках и потрескавшихся меламиновых стеллажах: нежный изгиб ископаемого папоротника на обсидиане, блестящем, как мокрая смола, крошечный водоворот наутилуса, выставленный на латунной подставке. На потертом журнальном столике красовался известняковый отпечаток стрекозиного крыла длиной фут, филигранные чешуйки - совсем как разбитый кристалл.
В углах громоздились черепа лемуров и куски окаменелого дерева. Изысканные конические раковины ядовитых моллюсков. Груды зеленоватозолотых радужных жуков, похожих на заморские монеты. На кусках линолеума - акульи зубы и наконечники стрел, пучок изумруднозеленых перьев, придавленных крошечным черепом и трепещущих на сквозняке, будто актиния. Хелен критично осмотрела свои богатства, отметив с некоторым удивлением слепящерозовую жеоду, - она о ней совсем забыла. Потом она принялась за работу.
За несколько минут она опорожнила сумку и закатила жеоду под стул. Хелен развернула куклу на столе - сначала сняла салфетки с хрупких рук, затем очень осторожно размотала длинную полосу бумаги на голове, пока не оказалась по щиколотку в бумажной поземке. Деревянная подпорка куклы замечательно вошла в горлышко пивной бутылки, и Хелен расправила марионетку так, что складки одежд прикрыли стекло, а царственное лицо чуть запрокинулось, глядя в источенный жучком потолок.
Хелен одобрительно прищурилась и расставила вокруг куклы перья, прижав их панцирями скарабеев, - и получилось просто хуже некуда. Рядом с гордой фигуркой ископаемые казались не более чем грязными отбросами, наутилус - прибрежным хламом. Порыв ветра из окна взметнул одежды куклы и стряхнул скарабеев на пол. Хелен, не успев ничего заметить, наступила на них, и крошечные изумрудные панцири рассыпались под ее каблуком в серую пыль. Хелен огорченно охнула: все ее красивости вдруг показались такими жалкими. Она переставила куклу на подоконник, на второй стол, потом к себе в спальню. Но куда бы она ни ставила куклу, все уголки квартиры рядом с ней казались запущеннее прежнего. Хелен смела паутину под притолокой, а затем поставила куклу на тумбочку у кровати и со вздохом рухнула на матрас.
В полумраке спальни, где не было окон, фигурка не казалась уже такой вызывающе роскошной. Хелен огорчилась и снова поправила синие одежды. Из складок ткани ей в ладонь выпали два лепестка фиалки - каждый размером с ее мизинец. Хелен пощупала лепестки - они были на диво свежие и влажные и источали аромат то ли озона, то ли моря. Она задумчиво терла их, пока в руке не остались лишь скрипучие катышки.
Цветы, подумала она и вспомнила, что было написано на той бумажке. Царственная фигурка желает цветов.
Схватив ключи и ржавые ножницы, Хелен метнулась на улицу. Спустя полчаса она вернулась, нагруженная цветами: отломанные ветки индийской сирени с их белорозовой пеной, свисающие язычки жимолости, привядший белый шиповник, украденный из соседнего садика, цикорий, меркнущий, словно горсть голубых звезд. Хелен свалила цветы в изножье кровати, порылась в кухне и нашла пыльный графин и несколько пустых банок. Сполоснув их и наполнив водой, она сделала неряшливые букеты и окружила ими куклу, так что ее бледная головка торчала из облака белого, л илового, нежносалатного.
Хелен снова бросилась на кровать, довольно улыбаясь. Панки ловили неверный свет и отбрасывали на стеньг мерцающие блики. От индийской сирени на потолке появилось еле заметное розоватое пятно, размывшее тень от буйных джунглей жимолости.