- Он - что? - поинтересовался Макшоу.
Ручка застыла над бумагой - ему осталось заполнить три дюжины клеток, затем можно было ехать на следующий вызов - в кафе.
Сондра сглотнула ком в горле. «Теперь будь осторожна, - напомнила она себе. - Очень, очень осторожна».
- Я… я уже видела его.
Молодой полицейский встрепенулся:
- Сколько раз?
- Дважды, - ответила она. - Один раз, когда отвозила детей в поликлинику, и второй раз - на прогулке.
- Значит, ему известно, где вы живете?
Голос Уолтерса зазвучал резко, но вместо торжества Сондра ощутила желание ударить полицейского. Почему она должна лгать, чтобы заставить их защитить ее? Потому что увидеть преследователя раз или два было в порядке вещей, но три - число магическое.
- Я уже боюсь выходить из дому.
- Расскажите мне об этих двух встречах, - попросил Макшоу.
Сондра внезапно поднялась.
- Вы не… не хотите кофе? - дрожащим голосом предложила она. - Я собираюсь налить себе чашечку.
- Если можно. - Старший полисмен взглянул на нее с любопытством.
- Конечно. - Она подошла к двери детской и, прежде чем закрыть ее, проверила, все ли в порядке. Мэллори и Мелина за сеткой манежа устраивались спать, их нежные, пухлые тельца лежали обнявшись, они походили на сытых котят. Плотно затворив дверь, она обернулась к мужчинам, сидевшим на диване. - Сахар? Сливки?
- Черный будет в самый раз, - ответил Уолтерс. - Два.
Сондра кивнула и поспешила на кухню. По дороге она трясущимися пальцами захватила из буфета две разнокалиберные кружки и проверила, нет ли там отвратительных тараканьих яичек. В этой квартире она ужасно страдала от насекомых и не хотела попасть в глупое положение; но чего еще можно ожидать от укрытия, от жилища изгнанницы? Кофе был слишком крепким - он стоял на плите с утра, и Сондра совсем не хотела пить, но ей нужно было время, ч тобы собраться с мыслями и еще раз повторить про себя .«готовленный рассказ. Заявление о встрече у поликлиники было ложью, и Сондра решила сгладить ее, сказав, что видела незнакомца лишь мельком; полицейские могли записать эти слова, могли и не записывать. Но он действительно знал ее адрес и следовал за нею всякий раз, как она переступала порог дома, - видение воплощенного голода, о котором невозможно было забыть.
Внезапно у нее подкосились ноги, и она, чтобы не упасть, прислонилась к кухонному столу. Будет ли толк от этой затеи? Скорее всего, ей снова придется бежать, спасаться, продолжать бесконечную, изматывающую гонку в попытке дать своим детям нормальную жизнь. Господь милосердный, неужели он никогда не оставит их в покое?
Без предупреждения у нее в ушах снова раздался его насмешливый, жестокий хохот, и от воспоминания о его ледяных руках, скользящих по ее телу, ее бросило в жар.
- Раздвинь ноги.
- Нет!
Глаза у него были черными, но в них блестели какието странные желтые искры, словно отражение ночного неба, усыпанного звездами. Его пальцы с острыми ногтями, способными пронзить ее кожу, шарили по внутренней стороне ее бедер. При этом прикосновении вся кровь ее закипела от желания.
- Ты станешь матерью моих детей.
- Отпусти меня! - закричала она.
Она прокляла его, прокляла свое собственное тело, когда ее худые колени начали раздвигаться. Она лежала на черной простыне, и ее руки и ноги походили на лепестки раскрывающейся бледной лилии, плывущей по агатовому океану.
- Я наполню тебя кровью и огнем, - прошептал он ей в ухо, придавив ее своим телом.
Ее словно пронзило ледяное копье. Тело задрожало, непроизвольно отвечая на его ласки, и он, мерно двигаясь, застонал - в ее ушах прозвучало это удовлетворенное волчье рычание, а острые края его зубов скользнули по коже ее горла, почти желая похитить то, что он еще оставил ей. Все остальное он уже отнял: гордость, уважение к себе, ее девственность. Она стала его шлюхой, его рабыней, и вскоре ей предстоит увидеть последнее доказательство своей принадлежности ему. Разумеется, он оставит ей хрупкий остаток человеческого естества - ее кровь, пульсирующую в артериях. Разумеется…
Сахарница в ее руках опасно накренилась, и женщина с грохотом поставила ее на стол, решив, что лучше обойтись без сахара, чем рассыпать его. Это он наслал на нее тараканов, чтобы мучить ее, чтобы заставить ее уехать отсюда, и она скорее сдохнет, чем станет кормить их. Обернувшись к раковине, Сондра смочила руки и лицо холодной водой, промокнула кожу бумажным полотенцем. Тише едешь - дальше будешь, сказала она себе. Еще через десять секунд она более или менее успокоилась, смогла выудить из ящика около плиты помятую форму для запекания и поставить на этот импровизированный поднос чашки с кофе. Она чуть не уронила все это, когда развернулась и увидела прямо перед собой младшего полисмена. Взгляды их встретились, и на миг Сондра почувствовала себя в ловушке, ее охватило опасное желание рассказать ему все, всю эту отвратительную историю, которая уже жгла ей губы. Кружки звякнули на поцарапанном алюминиевом блюде.
- Я отнесу, - предложил Уолтере.
Он протянул руку, и его пальцы, холодные, как и у нее, скользнули по локтю женщины. Выражение лица его было непроницаемым, но от его прикосновения она ощутила странную слабость и растерялась. Стоя напротив него в тесной кухне, Сондра поняла, что ошибалась насчет его телосложения; он вовсе не был полным. Напротив, его тело как будто удлинилось и стало гибким - так лежащая на полу собака кажется безобидной, теплой и пушистой, пока не встанет и не потянется. От страха у Сондры перехватило дыхание, но полицейский лишь подхватил ее под локоть свободной рукой и повел в гостиную, к ожидавшему их напарнику, и рука его жгла ее кожу, словно сухой лед.
Макшоу, заполнявший свои формуляры, поднял голову, бросил ручку на журнальный столик и жадно потянулся к чашке. Сондра рухнула в широкое потертое кресло, испытывая облегчение; но это облегчение улетучилось, когда Уолтере устроился рядом с ней, вместо того чтобы вернуться на свое прежнее место в креслекачалке. В квартире все было маленькое: комнаты, окна, солнечные лучи, с трудом проникавшие внутрь, мебель; нога полицейского, мускулы которой выступали под тканью брюк, прижалась к Сондре, словно кусок льда, но отодвинуться было некуда. Она задыхалась; чтото, пульсирующее у нее в горле, мешало воздуху проникнуть в легкие.
- Итак, - через минуту произнес Макшоу. Он не прикоснулся к планшету, оставленному на столе рядом с ручкой. - Расскажите нам об этих двух встречах.
- Мне показалось, что я видела его в прошлый вторник, когда возила детей к педиатру в бесплатную поликлинику, - хрипло проговорила Сондра. Она гордилась своим самообладанием - голос совсем не дрожал, не выдавал этого небольшого обмана. - Он снова следовал за нами. Но там было много народу, а когда мы вышли, уже наступил час пик. Он исчез.
- Вам показалось?
Сондра кивнула, но не очень уверенно. Пусть не обращают на этот рассказ внимания, если не хотят; в любом случае это ложь, попытка подсластить пилюлю.
- А в третий раз?
- Это было вчера… вечером. Я с детьми пошла в парк, на осенний праздник. Он ббыл там, и он шел за мной до самого дома.
Макшоу наклонился вперед.
- Мисс Андервуд, если он преследовал вас до дома вчера вечером, почему вы позвонили нам только сегодня утром?
Сондра опустила взгляд и посмотрела на свои руки, яркокрасные от постоянной возни в воде - она изо всех сил пыталась отчистить грязь в квартире. Ногти были окружены белым ободком - под них забилась детская присыпка.
- Я… я не знаю, - прошептала она. - Думаю, я надеялась, что он просто уйдет, но сегодня утром, когда я встала и обдумала все это, то решила, что сам он не оставит меня никогда.
- Он пытался вступить с вами в контакт? Угрожал вам?
Голос Уолтерса был мягким и какимто… нежным, он напоминал дорогие охлажденные напитки, которые подают в первоклассных ресторанах. Ей послышалось множество намеков в этом голосе, таких же разнообразных, как те жидкости, что смешивают в вычурных бокалах, украшенных ломтиками фруктов и пластиковыми соломинками.