— Прекрати! В шприце не так много крови, чтобы ты могла ее просто выпить! Я введу ее в вену, и тебе станет немного легче. Но кровь в моем теле для тебя под запретом.
Да, она убила бы его, убила бы кого угодно, лишь бы глотнуть крови. Дрожа от жажды, она упала на спину. Игла вошла в ее тело, но боли не было. А когда кровь стала поступать в вену, она содрогнулась от наслаждения. Она ощущала ее вкус. Из руки по всему телу распространялась старая кровь, напитанная тем же голодом, но все же дающая некоторое насыщение.
— Вот кое-какая одежда. Тебе надо набраться сил, чтобы дойти до машины. Я заберу тебя отсюда.
Она схватила его запястье.
— Нет. Еще капля крови вампира может тебя убить. Или, — он мрачно усмехнулся, — ты окажешься достаточно сильной, чтобы убить меня. Вставай.
Он поднял ее, словно ребенка, и поставил на ноги.
В квартире он сразу пронес ее в спальню и уложил на кровать. Она почуяла запах крови. Рядом неподвижно лежала очень светлая блондинка лет двадцати, в белых замшевых брюках, в ботинках и черном кружевном бюстгальтере.
Она стала неловко нащупывать вену на ее шее. От девушки сильно пахло жасминовой туалетной водой, дешевый аромат был очень резким и возбуждающим.
— Подожди. Не делай больших ран, чтобы все не испортить. Здесь требуется точность.
Он наклонился и прижался губами к шее девушки.
Гретхен рванулась вперед.
Она поспешно погрузила недавно обретенный орган для поглощения крови в шею, но быстро поняла, что опять неправильно выбрала место. Зашипев от злости, она сделала третью попытку. Солоноватая горячая струя согрела ее тело, словно подогретое виски.
Уже через мгновение она почувствовала, как палец Скарофорно проник ей в рот и прервал контакт. От жестокого разочарования у нее закружилась голова. Скарофорно снова схватил ее за руки и крепко сжал. Боль существовала где-то в другой вселенной. Она попыталась вырваться.
— Ты можешь убить ее, — предостерег он.
— А кто это?
Она тряхнула головой, чтобы прийти в себя, и с тоской посмотрела на девушку, казалось погруженную в кому.
— Никто. Просто девушка. Я приглашаю ее к себе время от времени. Но никогда не беру слишком много крови, чтобы не причинить ей вред. Я предпочитаю обходиться без этого.
— Она приняла наркотик?
— Нет, нет. Я — мы — обладаем иммунитетом к бактериям и прочей заразе, но наркотиков надо избегать. Я загипнотизировал ее.
— Ты загипнотизировал? Хочешь сказать, она просто спит?
— Ей кажется, что она слишком много выпила. А теперь помоги мне устроить ее поудобнее.
— Она считает, что ты занимался с ней любовью?
Скарофорно молча улыбнулся.
— Ты в самом деле занимался с ней любовью?
Он продолжал приводить в порядок одежду девушки.
Гретхен легла на спину, опершись головой на спинку кровати.
— Мне мало этого. Господи, мне надо еще крови.
— Я знаю. Но теперь тебе придется отыскивать жертву самостоятельно.
— Как же я смогу заставить их подчиниться?
Скарофорно зевнул:
— Это твои проблемы. Твое спасение стоило мне немалого труда. Теперь ты будешь сама заботиться о себе. Ты стала умнее и сильнее, чем нормальные люди. Ты заметила, что твой насморк исчез?
— Ник, помоги мне.
Он даже не посмотрел в ее сторону.
— Тебе лучше покинуть этот город.
— Но ты же спас меня.
— А теперь ты стала моей соперницей. Уезжай, пока жажда крови не завладела тобой, пока мы не столкнулись из-за очередной добычи.
Она вспомнила о человеческих чувствах и постаралась на время забыть о голоде.
— И моя любовь к тебе не имеет никакого значения?
Внезапно она ощутила настоящую любовь.
— Завтра ты узнаешь, что такое ненависть.
По пути к выходу она заметила новую заставку на экране компьютера: красные кровяные клетки плавали на черном фоне, то собираясь вместе, то расходясь в разные стороны.
В автобусе, по пути в Сиэтл, она плакала. Да, она любила его, но теперь узнала, что такое ненависть. Она стала забавляться с обычной иголкой, втыкая ее в пальцы. Ничего. Правда, ее пальцы еще не окончательно онемели. Неужели это произойдет? Неужели чувства Ника умерли?
Будет ли ее бесчувственность распространяться дальше? Если тело стало бессмертным, зачем ему нервы, предупреждающие об опасности?
Возможно, она еще пожалеет о заключенной сделке.
Онемение постепенно распространялось. Ее пальцы и кисти рук уже не реагировали на боль. Но жажда не проходила. Метастазы, поразившие язык и нервную систему, нуждались в питании.
Ее соседом был мормон-миссионер, разлученный со своим спутником из-за недостатка свободных мест в автобусе. В Чикаго он попросил ее поменяться местами, чтобы сесть рядом со своим напарником. Но она отказалась. Это не входило в ее планы.
Она погладила его по щеке и крепко вцепилась в шею, не переставая при этом по-кошачьи улыбаться. Она едва ощущала то, как касалась его, зато отчетливо видела свою добычу под его кожей. Он попытался урезонить ее, смущенно посмеиваясь и принимая ее действия за сексуальные заигрывания. Современная распутная язычница. Потом затеял бесполезную борьбу. Он каким-то ребяческим жестом выворачивал ей большой палец на руке, но она не чувствовала боли. А потом он заплакал, обмяк и впал в транс. Она припала к его шее, широко раскрыв рот. Пила его кровь. Пила и не могла остановиться. Если бы он продолжал сопротивляться, она сломала бы ему шею. Она окончательно переродилась.
В Сиэтле, в педиатрическом отделении больницы, ее остановила дежурная сестра. Гретхен вдохнула пары карболки и густой сладковатый запах мочи, который ничем нельзя было вывести. За спиной сестры она увидела в темном экране компьютера свое отражение. Да, теперь она выглядела настоящей хищницей. Она казалась яркой, как манекен, но и опасной, словно пума. И очень сильной. Совершенно не похожей на чью-то мамочку. К ним, как будто предчувствуя беду, подошли еще две сестры.
Она предъявила свои водительские права, и тогда они почти поверили ей. Ее пропустили в холл, а потом и в четыреста девятую палату. Но сестра не сводила с нее глаз. Гретхен сильно изменилась.
Она открыла дверь. Дежурившая на этаже сестра вошла следом.
Эта обритая наголо истощенная малышка, опутанная гибкими трубками, не могла быть Эшли.
Эшли тоже изменилась. Но под действием более опасного рака.
Медсестра шмыгнула носом:
— Мне очень жаль. Она очень сильно сдала за последние недели.
Сестра явно не доверяла разведенным матерям, оставившим ребенка. А может, до сих пор не верила, что эта сильная и спокойная женщина приходится девочке матерью.
Если бы Гретхен была человеком, она почувствовала бы неуверенность и постаралась объяснить, что девочку отняли у нее недобросовестные законники. Теперь же она смотрела на сестру как на ближайший контейнер с пищей, из которого при подходящих обстоятельствах можно отхлебнуть крови. Она по-кошачьи улыбнулась, и сестра мгновенно отвела взгляд.
— Эшли, — окликнула она дочку, как только они остались вдвоем.
Она привезла с собой книгу Яна Пиенковски, завернутую в красную бархатную бумагу с черными силуэтами кошек. Эшли нравились кошки. И ей понравятся страшные картинки-раскладушки. Они вместе будут читать и рассматривать эту книгу. Но пока Гретхен положила подарок на стул, ей предстояло заняться более важным делом.
— Эшли, это твоя мамочка. Проснись, дорогая.
Маленькая девочка открыла огромные, обведенные синими тенями глаза и тихонько всхлипнула.
Гретхен опустила ограждение на кровати и подсунула руку под спину Эшли. Девочка оказалась пугающе легкой.
Гретхен ощущала лихорадочный жар больного ребенка, чувствовала запах антисептиков, пропитавший больничную палату, сладкий аромат кожи своей дочери. Но все это оставалось где-то вдали. Гретхен уже относилась к числу бессмертных существ.
Мы должны охранять свою территорию. Кажется, так говорил Ник? Это не эмоциональное онемение; это физическая нечувствительность. Она вспомнила, как он втыкал перо в руку, как вводил иглу в вену, вспомнила о своих онемевших пальцах, вспомнила о том, как все ощущения, даже запах и тепло ее ребенка, становятся все слабее и дальше. Бессмертие. Онемение. Нечеловеческая сила. Одиночество.