Из США и зоны Панамского канала срочно прибыли врачи и эпидемиологи, получившие приказание провести тщательное расследование и найти смертоносных микробов. Международная нефтяная компания наняла за огромные деньги лучших специалистов и пообещала целое состояние в виде премии тому, кто сумеет остановить эпидемию, грозившую всей стране.
Одним из первых прибыл доктор Гейнрих, известный немецкий биолог, который был занят в Гуаякиле масштабными исследованиями. Он сразу же вылетел на самолете в Талару и погрузился в проблему со своей обычной энергией и скрупулезностью.
Но его первые отчеты, несмотря на всю серьезность положения, меня даже несколько позабавили. Он объявил, что смертельные случаи были результатом болезни, поражавшей респираторные органы, вследствие чего жертвы начинали задыхаться. За этим первичным эффектом почти мгновенно следовало повышение температуры и сокращение горловых мышц с последующим разрывом мелких кровеносных сосудов. Микробы — проникавшие в тело, как считал Гейнрих, сквозь почти невидимые ранки и порезы на коже — вызывали на третьей и финальной стадии болезни острую анемию. Исследования показали, что в крови жертв практически не оставалось красных кровяных телец, а в некоторых случаях практически отсутствовала артериальная кровь. Несомненно, продолжал ученый доктор, замечательные рассказы Макговерна и других, описывавшие ощущение наброшенной на голову ткани и душащей руки, говорили о воздействии микробов, проникающих в человеческий организм. Симптомы во всех (весьма редких) случаях легких приступов были одинаковы: жертвы болезни описывали удушающую ткань, сдавливание шеи, безумную борьбу за жизнь. Именно такие переживания, утверждал доктор Гейнрих, могла породить описываемая болезнь. Давление на нервы и артерии, вызванное спазматическим сокращением пораженных микробами мышц, воздействовало на мозг и порождало психические иллюзии. Жертвы, ощущая удушье, воображали ткань и душащие их руки; и действительно, логично предположить, что в подобной ситуации им представлялись несуществующие вещи.
Применяя далее свою тевтонскую логику, доктор обращался к случаям нескольких людей, которые богатырскими усилиями отбили «нападение» и клялись, что видели некие неясные формы, быстро исчезавшие с места происшествия. По мнению Гейнриха, это только доказывало временное психическое расстройство, вызванное микробами. Скрупулезный осмотр всех подобных пациентов показал, что они неизменно находились в состоянии нервного истощения, были возбуждены и подвержены внезапным и диким приступам страха и автосуггестии. Попытки обнаружить микробы во взятых у них образцах крови до сих пор не увенчались успехом, однако доктор был почти уверен, что болезнь не заразна и не передается от человека к человеку; она походила на столбняк и, несомненно, являлась результатом изменения климатических условий. «По всей вероятности, — писал Гейнрих, — микробы многие века оставались в пустыне в латентном состоянии. Дожди активизировали их и способствовали размножению; в сухую погоду активные микробы переносятся ветром и внедряются в живые организмы. Примечательным и наводящим на размышления фактом является то, что активность болезни ограничивается засушливыми периодами и ночными часами; мы также видим, что смертность, вызванная болезнью, распространилась на юг — с преобладающими ветрами — но не на север, то есть против направления основных воздушных потоков, и на севере зарегистрировано лишь несколько изолированных случаев».
В качестве профилактических мер доктор Гейнрих рекомендовал после наступления темноты оставаться в помещениях (за одним-двумя исключениями, как он указал, в закрытых домах никто не пострадал), использовать растворы карболки и другие дезинфицирующие средства и избегать возбуждения, переедания, изнурительной физической деятельности или нервозности.
Бедный старый доктор Гейнрих! На следующее утро после того, как он опубликовал свой доклад, не содержавший для нас ничего нового, он был найден мертвым на крыльце собственного дома — еще одна жертва «ночной смерти», как называли теперь болезнь.
И, будто его смерть стала сигналом, снова начались дожди и сообщения о смертельных случаях прекратились.
— Мне вот кажется, что вам в Негритосе недостает кучи пожарных шлангов, — заметил Торренс, рослый инженер из Техаса, обладатель крепких челюстей и волевого подбородка. — Эти жуки не кусаются, когда вокруг мокро. Устройте по всему лагерю фонтаны, и они не подступятся.
— Не уверен, что это сработает, — отозвался я. — А другим это не поможет. В этом ужасном деле есть еще одна странность. Ни одного случая в районах, еще оставшихся сухими — ни здесь, в Лангосте, ни в Какамакилье или в районе Уараная.
— Думается мне, жуки любят места, где солнце чередуется с дождями, — в южной манере протянул Торренс. — Может, они в пустыне высыхают и превращаются в жучиные мумии. Черт, я сам, чего доброго, превращусь в мумию, если еще немного здесь проторчу! Но шутки в сторону: возможно, они не выносят яркого солнца или жары и потому сюда не забираются. Как ни кинь, дела обстоят плохо, и я чертовски рад, что у нас нет этих проклятых микробов. Господи Боже, тут и без них адское пекло.
Со следующей почтой мы получили новые известия. Дожди возобновились, и в течение десяти дней не поступало никаких сообщений о новых вспышках заболевания. Врачи и эпидемиологи добрались до Талары и с головой ушли в исследования. Однако, насколько я видел, они так и не пришли к определенным выводам или какому-либо согласию — все сходились лишь на том, что в смертях были повинны необычайные и доселе неизвестные науке бациллы или микробы. Некоторые ученые, правда, считали возбудителей не микробами, а микроскопическими животными, другие винили споры каких-либо грибов или плесени, третьи продолжали настаивать на микробах.
Происхождение, способы распространения и образ жизни возбудителя болезни также вызывали жаркие споры. Его появление связывалось то с климатическими изменениями, то с переносом из какой-то иной местности, то с эволюцией или видоизменением загадочной лихорадки чан-чан.
Один ученый был уверен, что микробы переносятся ночными насекомыми, и в подтверждение своей теории указывал, что такие насекомые неизменно в изобилии появлялись ясными ночами после проливных дождей. Некоторые его коллеги были убеждены, что микробы разносятся ветром, и в качестве доказательства обратили внимание на то, что по ночам и в сухую погоду всегда дуют сильные ветры, тогда как во время дождей воздух почти спокоен; дожди, заверяли они, прибивают микробов к земле, совсем как пыль. И однако, не могло быть никаких разногласий в отношении действия и смертоносного характера новой болезни, и все проверенные методы оказались неэффективными в смысле предотвращения дальнейших вспышек. Хотя нет, я ошибся: никто из людей, остававшихся в домах и державших окна и двери закрытыми или завешенными, не стал жертвой болезни. Поскольку все белые жители района следовали указаниям властей и оставались после наступления темноты в помещениях, смертей среди них не было; жертвы отмечались только среди чоло и прочих туземцев, спавших в открытых бараках или под навесами, да еще на постах погибли несколько охранников. Власти узрели в этом луч надежды. Если все будут оставаться в закрытых помещениях от заката до рассвета, говорили они, смертельные случаи прекратятся; и если удастся на какое-то время этого добиться, микробы, по мнению ученых докторов, вскоре вымрут, не находя носителей. Решено было лишить микробов охотничьих угодий. Всех чоло и индейцев ежевечерне собирали и запирали в бараках, и никаким домашним животным или скоту не позволялось бродить по ночам на свободе. Поскольку было установлено, что «ночную смерть» вызывали микробы, а не злая воля человека, полицейские были отозваны с постов, патрули отменили, и по ночам вся округа была тиха и безлюдна, словно кладбище. Трудно сказать, сработали ли эти меры — дожди, как я упоминал выше, возобновились, и никто не знал, следует ли приписывать прекращение смертей погоде или принятым властями предосторожностям.