Убирая кабинет мистера Хейлинга, экономка и горничная открыли шкаф и наткнулись на руку. Девушка издала жуткий вопль. Экономка с опаской ощупала руку.
— Господи, мэм, что это? — спросил Кейт.
— Не будь дурой, девочка, — с дрожью в голосе сказала миссис Харвелл. — Это всего лишь рука.
— Всего лишь… О Боже! Я к ней не прикоснусь, — заявила девушка. — А рядом с ней дохлая мышь.
— Тогда убери мышь, — распорядилась экономка. Девушка так и сделала, захлопнула дверцу шкафа и заперла ее. Мышь была маленькой, несчастной и иссохшей, и ни Кейт, ни экономка и понятия не имели, какой интересной она показалась бы покойному Симкоксу Смиту. Мышь отправилась в помойное ведро, точно никогда и не была свидетельством ужаса.
В тот же день миссис Фарвелл поговорила с Хейлингом.
— Видите ли, сэр, в шкафу лежит рука, и я не смогла заставить Кейт вытереть с нее пыль.
— Рука? Ах да, припоминаю, — сказал Хейлинг. — Эта девушка глупа. Неужели она думает, что рука причинит ей какой-то вред? И откуда ей известно, что там лежит рука? Она была завернута. Кто-то совал нос, куда не следует.
— Я так не думаю, сэр, — с достоинством сказала миссис Фарвелл. — Девушка слишком напугана и не стала бы копаться в шкафу, как и я.
— Вы глупы, миссис Фарвелл, — сказал Хейлинг.
— Благодарю вас, сэр, — сказала миссис Фарвелл и выплыла из комнаты.
Хейлинг открыла шкаф и увидел руку из африканской посылки.
— Кто-то явно здесь копался, — прорычал он. — Делают вид, что страшно боятся, а сами рыскают, надеясь отыскать что-то сенсационное. Знаю я их. Дикари, как и все мы. Цивилизация!
Он фыркнул при мысли о цивилизации. О ее антропологических, а не теологических аспектах.
Хейлинг вновь осмотрел руку и заметил кое-что любопытное.
— На вид она стала немного меньше, — заметил он. — Кажется, пальцы чуть сжались. Неравномерное высыхание. Да, любопытно. Покажу-ка я ее Саккони.
Он завернул руку в рогожу и листья и в тот же день повез ее к Саккони.
Хейлинг верил в хиромантию. Как я уже говорил, это была его единственная слабость. Во всяком случае, так мне казалось, когда мы с ним спорили, но сейчас я начинаю сомневаться. Саккони взял высохшую кисть в свои красивые белые руки, повернул ее ладонью вверх и странно, непривычно вздернул брови. Хейлинг спросил, в чем дело.
— Это… ах… ох, — сказал Саккони. Его настоящее имя было Флинн. Он приехал в Лондон из Лимерика. — Это до крайности странно… очень странно… очень…
— Очень — что? — спросила Хейлинг.
— Ужасно. Все это очень ужасно, — сказал Саккони.
— Но вы можете прочитать линии ладони?
Саккони крякнул.
— Могу ли я прочитать «Таймс»? Могу, но не читаю. Я не склонен читать по этой руке. Она слишком ужасна, Хейлинг.
— Черт возьми, — сказал Хейлинг. — Что вы имеете в виду?
— Это рука негра.
— Любой дурак это видит, — грубо заметил Хейлинг.
— Рука убийцы.
— Весьма вероятно, — сказал Хейлинг.
— Рука каннибала.
— Да что вы говорите! — сказал Хейлинг.
— И еще хуже.
— Что может быть хуже?
Саккони рассказал ему многое. Хейлинг счел его слова выдумкой. Наверное, так оно и было. И однако…
— Я бы это сжег, — сказал Саккони, с дрожью возвращая Хейлингу отрезанную кисть, и поспешно вымыл руки. — Да, сжег.
— В вас есть чертова слабина, Саккони, — сказал антрополог.
— Может быть, — ответил Саккони, — но я бы ее сжег.
— Чушь собачья, — сказал Хейлинг. — Зачем мне ее сжигать?
— Я верю во многие вещи, в которые вы не верите, — сказал Саккони.
— А я, в отличие от вас, не верю в кучу вещей, — возразил Хейлинг.
— Понимаете, я немного ясновидящий, — сказал Саккони.
— Я уже это слышал, — сказал Хейлинг и распрощался.
Вернувшись домой, он положил руку в шкаф, но забыл запереть дверцу. Ложась спать, он случайно запер в кабинете кошку.
Посреди ночи раздались ужасные кошачьи вопли — но в такое время года это было делом обычным.
Утром, открыв дверь кабинета Хейлинга, Кейт увидела руку на каминном коврике и испустила жуткий крик. Миссис Фарвелл прибежала из гостиной, а Хейлинг выскочил из ванной, завернутый в купальное полотенце.
— Что за черт… — сказал Хейлинг.
— Что случилось, Кейт? — воскликнула миссис Харвелл.
— Рука! рука! — кричала Кейт. — Там, на полу!
Миссис Фарвелл приблизилась и увидела руку. Хейлинг надел халат, спустился вниз и тоже увидел.
— Рассчитайте эту дуру в конце месяца, — сказал Хейлинг. — Она снова рылась в шкафу.
— Нет, — всхлипывала Кейт. — Я к шкафу даже не подходила!
И тогда миссис Фарвелл заметила кошку, растянувшуюся под столом Хейлинга.
— Руку стащила кошка. Вон она, — сказала миссис Фарвелл.
— Черт бы побрал эту кошку, — сказал Хейлинг. Он взял щетку Кейт и подтолкнул кошку.
Кошка была мертва.
— Я не буду ждать до конца месяца, — вся дрожа, сказала Кейт. — Я ухожу.
— Выпроводите дуру, — сердито сказал Хейлинг. Он поднял кошку, которую очень любил, вынес ее за порог и захлопнул дверь кабинета перед носом плачущей девушки и миссис Фарвелл. Затем поднял с пола и осмотрел руку.
— Весьма странно, — сказал Хейлинг.
Он снова осмотрел руку.
— Весьма мерзко, — сказал Хейлинг. — Предположим, виновато мое воображение.
Он еще раз осмотрел руку.
— Выглядит свежее, — сказал Хейлинг. — Я заразился от этих женщин глупыми суевериями.
Он положил руку на стол рядом с очень любопытным черепом маори и поднялся наверх, чтобы завершить утренний туалет.
В то утро доставили последние выпуски научных журналов, и Хейлинг, с головой уйдя в чтение, совершенно забыл о руке. В одном из журналов была опубликована его статья с нападками на Робинса-Гюнтера, чьи взгляды на антропологию были окрашены религиозным фанатизмом. «Можно ли представить, что подобный человек считает себя научным авторитетом?» — задавался вопросом Хейлинг. Было приятно зарезать Робинса-Гюнтера на алтаре науки, и Хейлинг чувствовал, что принес оппонента в жертву возмущенному божеству Истины.
— Это резня, — сказал Хейлинг, — это не критика, а натуральная резня.
Он сказал: «Ха-ха!» и поехал в город послушать, что скажут другие. У них было много что сказать, и Хейлинг пробыл в клубе допоздна, выпив при этом, пожалуй, многовато вина. А может, виски с содовой. Дверь кабинета он оставил открытой и незапертой.
Кейт ушла, пожертвовав двухнедельной зарплатой. Миссис Харвелл заметила, что та поступает глупо. Кейт ответила, что предпочитает вести себя глупо подальше от этого дома. Она также сказала много глупых вещей о руке. Как еще она могла объяснить произошедшее ночью? Кейт заявила, что дьявольская рука — живая и что это рука убила кошку. Необразованные и суеверные деревенские девушки часто несут разные глупости. Но глупости Кейт оказали на миссис Фарвелл поистине дурацкое влияние. Она была женщиной нервной и уснула только после возвращения хозяина.
В три часа ночи она проснулась с криками. Хейлинг выпил столько клубного виски и научной крови Робинса-Гюнтера, что и не подумал пробудиться. Но Мэри Хейлинг и кухарка проснулись и побежали в комнату миссис Фарвелл. Дверь они нашли открытой.
— Что случилось? в чем дело? — закричала Мэри Хейлинг. Она зажгла свечу и увидела, что миссис Фарвелл сидит на постели.
Экономка была белой, как призрак, бескровно белой.
— Ко мне в комнату пробрался ужасный человек, — прошептала она.