Вернувшись домой, он положил руку в шкаф, но забыл запереть дверцу. Ложась спать, он случайно запер в кабинете кошку.
Посреди ночи раздались ужасные кошачьи вопли — но в такое время года это было делом обычным.
Утром, открыв дверь кабинета Хейлинга, Кейт увидела руку на каминном коврике и испустила жуткий крик. Миссис Фарвелл прибежала из гостиной, а Хейлинг выскочил из ванной, завернутый в купальное полотенце.
— Что за черт… — сказал Хейлинг.
— Что случилось, Кейт? — воскликнула миссис Харвелл.
— Рука! рука! — кричала Кейт. — Там, на полу!
Миссис Фарвелл приблизилась и увидела руку. Хейлинг надел халат, спустился вниз и тоже увидел.
— Рассчитайте эту дуру в конце месяца, — сказал Хейлинг. — Она снова рылась в шкафу.
— Нет, — всхлипывала Кейт. — Я к шкафу даже не подходила!
И тогда миссис Фарвелл заметила кошку, растянувшуюся под столом Хейлинга.
— Руку стащила кошка. Вон она, — сказала миссис Фарвелл.
— Черт бы побрал эту кошку, — сказал Хейлинг. Он взял щетку Кейт и подтолкнул кошку.
Кошка была мертва.
— Я не буду ждать до конца месяца, — вся дрожа, сказала Кейт. — Я ухожу.
— Выпроводите дуру, — сердито сказал Хейлинг. Он поднял кошку, которую очень любил, вынес ее за порог и захлопнул дверь кабинета перед носом плачущей девушки и миссис Фарвелл. Затем поднял с пола и осмотрел руку.
— Весьма странно, — сказал Хейлинг.
Он снова осмотрел руку.
— Весьма мерзко, — сказал Хейлинг. — Предположим, виновато мое воображение.
Он еще раз осмотрел руку.
— Выглядит свежее, — сказал Хейлинг. — Я заразился от этих женщин глупыми суевериями.
Он положил руку на стол рядом с очень любопытным черепом маори и поднялся наверх, чтобы завершить утренний туалет.
В то утро доставили последние выпуски научных журналов, и Хейлинг, с головой уйдя в чтение, совершенно забыл о руке. В одном из журналов была опубликована его статья с нападками на Робинса-Гюнтера, чьи взгляды на антропологию были окрашены религиозным фанатизмом. «Можно ли представить, что подобный человек считает себя научным авторитетом?» — задавался вопросом Хейлинг. Было приятно зарезать Робинса-Гюнтера на алтаре науки, и Хейлинг чувствовал, что принес оппонента в жертву возмущенному божеству Истины.
— Это резня, — сказал Хейлинг, — это не критика, а натуральная резня.
Он сказал: «Ха-ха!» и поехал в город послушать, что скажут другие. У них было много что сказать, и Хейлинг пробыл в клубе допоздна, выпив при этом, пожалуй, многовато вина. А может, виски с содовой. Дверь кабинета он оставил открытой и незапертой.
Кейт ушла, пожертвовав двухнедельной зарплатой. Миссис Харвелл заметила, что та поступает глупо. Кейт ответила, что предпочитает вести себя глупо подальше от этого дома. Она также сказала много глупых вещей о руке. Как еще она могла объяснить произошедшее ночью? Кейт заявила, что дьявольская рука — живая и что это рука убила кошку. Необразованные и суеверные деревенские девушки часто несут разные глупости. Но глупости Кейт оказали на миссис Фарвелл поистине дурацкое влияние. Она была женщиной нервной и уснула только после возвращения хозяина.
В три часа ночи она проснулась с криками. Хейлинг выпил столько клубного виски и научной крови Робинса-Гюнтера, что и не подумал пробудиться. Но Мэри Хейлинг и кухарка проснулись и побежали в комнату миссис Фарвелл. Дверь они нашли открытой.
— Что случилось? в чем дело? — закричала Мэри Хейлинг. Она зажгла свечу и увидела, что миссис Фарвелл сидит на постели.
Экономка была белой, как призрак, бескровно белой.
— Ко мне в комнату пробрался ужасный человек, — прошептала она.
Кухарка рухнула на стул. Мэри Хейлинг присела на кровать и обняла экономку.
— Какой человек?
— Я его видела, — шептала миссис Фарвелл. — Черный, красно-черный, очень страшный…
Она лишилась чувств, и Мэри уложила ее.
— Оставайся с ней, — сказала Мэри кухарке. — Пойду разбужу дядю.
Кухарка захныкала, но зажгла газ и осталась. Мэри постучалась в дверь спальни Хейлинга. Сквозь сон ее стук показался антропологу громовыми аплодисментами на ужине, устроенном в его честь Королевским обществом. Потом он окончательно проснулся.
— Что еще такое?
Мэри приоткрыла дверь и сказала, что он должен встать.
— Ох уж эти женщины, — сказал он.
У Хейлинга болела голова. Проклиная все на свете, он поднялся наверх и нашел миссис Фарвелл еле живой. Кухарка тряслась, как желе, и Хейлинг оттолкнул ее в сторону. До того, как обратиться к антропологии, он успел получить некоторое медицинское образование. Он взял экономку за руку. Пульс едва прощупывался и казался прерывистой нитью.