По окончании войны ситуация снова изменилась: последовали «черные списки», аресты и казни на скорую руку — в мясорубку попали все, кроме тех, кому удалось вернуться в Европу, прикинувшись «тепленькими». Эти преследования были в значительной степени спровоцированы предательством родившегося и обращенного в Америке вампира Бенджамина Латема (Benjamin Lathem), которое совершил Роберт Ф.Кеннеди. Настала эпоха фильмов ужасов, где чиновники в фетровых шляпах идут на крестные муки и финансируют каких-то темных личностей, просочившихся из-за границы: «Я женился на вампире» («I Married a Vampire», 1950), «Я служил вампиром в ФБР» («I Was a Vampire for the FBI», 1951), «Кровь Дракулы» («Blood of Dracula», 1958). Уорхол к этому времени был уже в Нью-Йорке, рисовал туфли для рекламных проектов, компоновал витрины для универмага «Бонуит Теллер», зарабатывая сотню тысяч долларов в год, и при этом злился, что его не принимают всерьез. Одних лишь денег ему было недостаточно, он жаждал славы, будто над ним тяготело проклятие, описанное Фрицем Лейбером (Fritz Leiber) в «Гробовом демоне» («The Casket Demon», 1963): о нем должны были знать, о нем должны были говорить — без этого ему грозило полное исчезновение. Он, как и вся Америка, так и не перерос свое болезненное увлечение вампирами — только научился хранить его в тайне.
В 1956-м, когда «Вокруг света за 80 дней» получил «Оскар» как лучший фильм года, Энди предпринял большое путешествие вместе с Чарльзом Лисанби (Charles Lisanby), человеком на редкость недружелюбным: они посетили Гавайи, Японию, Индию, Египет, Рим, Париж, Лондон. В пути он встречал вампиров, которые жили открыто, среди «тепленьких», у которых они вызывали не меньше обожания, чем страха. Так ли уж нелепо было бы предположить, что во дворце какого-нибудь магараджи или на нильском судне его, брошенного Чарльзом и вынужденного унижаться перед каким-нибудь экзотическим персонажем, укусил вампир?
— Эй, а это что за малый? — безо всякого выражения в голосе поинтересовался Энди. — Он просто супер.
Такое определение привычную Пенелопу не смутило: это было одно из немногих характеризующих слов, входивших в лексикон Энди. Все и вся могли быть либо «супер», либо «отстой» или вроде того, причем ударный гласный всегда растягивался. Все, что показывали по телевизору, было «су-у-упер», Вторая мировая война была «отсто-о-ой». Старые жестяные коробки из-под печенья были «просто потряса-а-а», подоходный налог — «фигня-а-а». Знаменитости были «обалде-е-еть», дневной свет — «ерунда-а-а».
Она обернулась и посмотрела вниз, на танцпол. Они сидели на балконе, возвышаясь над человеческой массой, которая сбивалась в пену. На столе перед ними стояли бокалы с прохладной кровью — таинственно оттененные в полумраке, и все же достаточно освещенные, чтобы их содержимое могло вызвать сомнения.
В «Studio 54» стоило приходить только с одной целью — чтобы тебя увидели, заметили. Завтра на закате, когда они пробудятся от дневного сна, Пенни должна будет пробежать взглядом колонки светской хроники, вычитывая все упоминания об их появлении на публике, чтобы Энди мог покудахтать и посмаковать то, что о нем говорят, и посокрушаться о том, что было упущено журналистами.
В ту же секунду она сообразила, кто именно привлек внимание Энди.
Да, на сей раз он не ошибся. Танцор в белом костюме был супер. Более того — су-у-упер. Она сразу поняла, что этот парень — такой же, как она: носферату. Весь его облик, его повадки были американскими, но она чувствовала повеявший от него запах европейской могильной плесени. Это был не новообращенный, не nouveau:[119] это было опытное существо, поднаторевшее в своем мрачном ремесле. Только вампир, оставивший за своими плечами многие ночи, мог выглядеть так молодо.
Это должно было случиться. Она не первая перебралась сюда. Она знала, что нашествие неизбежно. Америка не могла вечно оставаться в стороне. Она приехала не для того, чтобы быть единственной, исключительной, а для того, чтобы отделиться от своего рода, забыть свои прошлые жизни. И хоть она была нерасторжимо связана с Энди, она не хотела, чтобы ее засосало обратно, в мир живых мертвецов. Но ее желания уже не имели почти никакого значения — все решала судьба. Что бы ни случилось, она готова это принять. Такова ее доля, ее долг.