Когда Уорхол навел свою камеру на Эмпайр стейт билдинг, снимая «Эмпайр» (1964), это здание предстаю как огромнейший в мире гроб, выпирающий из земли, будто выброшенный наружу землетрясением. Затем постепенно наступает ночь, включаются прожекторы — и здание превращается в закутанного в плащ хищного гиганта, нависшего над Нью-Йорком: плечи его согнулись под гнетом лет, а на голове вырос рог — мачта авиамаяка. Затем в ныне утраченном «Бэтмане-Дракуле» («Batman Dracula», 1964) Уорхол снял своего коллегу, режиссера-авангардиста Джека Смита, который размахивает черным плащом над Бэби Джейн Хадсон (Baby Jane Hudson). Только жутковатые фотоснимки, запечатлевшие рот Смита, полный пластиковых зубов, и вытаращенные глаза Лон Чейни (Lon Chaney), остались от этого фильма, который — как и покрытые серебряной краской «Тринадцать вампиров» — получился, похоже, именно таким, как хотелось Энди. Как и в случае с фильмами «Сон» и «Эмпайр», важно здесь даже не конечное произведение, но сама идея. Достаточно того, что эти фильмы существуют; ведь в общем-то и не предполагалось, что кто-нибудь будет смотреть их от начала до конца. Джонас Мекас (Jonas Mekas), включив «Эмпайр» в 1965 году в список показов Ассоциации кинематографистов (Film-makers' Со-Ор), заманил Уорхола в проекционный зал и крепко-накрепко примотал его толстой веревкой к одному из стульев, намереваясь заставить создателя целиком просмотреть собственное творение. Когда же два часа спустя он зашел проверить, все ли в порядке, то обнаружил, что Уорхол разгрыз путы — вылитое воплощение Бэтмана-Дракулы — и растворился в ночи. В начале шестидесятых Уорхол взял за привычку обтачивать себе зубы напильником, делая их острыми, как у пираньи.
Рыжеволосая девушка-вампир наскочила на нее со всего размаху и зашипела, обнажив жемчужные клычки. Пенелопа слегка опустила темные очки и одарила девчушку огненно-неоновым взглядом. Мелкая тварь испуганно попятилась. Пенни схватила девушку за голое плечо и с любопытством заглянула ей в рот — совсем как дантист. Клыки были настоящими, но стоило крошке забиться от страха, зажатой железной хваткой носферату, как они начали уменьшаться. Алые круги в ее зрачках потухли, и она снова стала тепленькой, бедняжка.
И Пенни сообразила, чем юный вампир занимался в задних комнатах. Она пришла одновременно в ужас и восхищение. Она слыхала о том, что тепленькие могут временно обретать вампирские способности, не будучи при этом укушенными: для этого достаточно было отведать крови вампира. Что-то такое болтали про Кэти Рид и летчика времен Первой мировой войны. Но подобные вещи случались очень редко и были опасны.
То есть прежде они случались редко. Вокруг нее буквально роились вампиры-однодневки. Один молодчик, споткнувшись, упал ей на руки и тут же попытался укусить. Она резко отшвырнула его в сторону, в отместку сломав ему пальцы на правой руке. Они, конечно, тут же заживут, но когда он вновь обратится в обычного подростка — болеть будут адски.
В сердце ее проросло семя страха. Чтобы делать такие вещи, нужно иметь способность видеть. А вампиры, ставшие за долгие века консерваторами, редко решались на что-либо новое. Она снова вспомнила о Дракуле, который вознесся над всеми носферату благодаря своему мужеству и решимости найти новый путь, ведущий в новые, обширные сферы, которые предстояло покорить. Такие вампиры всегда вызывали страх.