Он осторожно ощупал рукой лицо, проверяя, насколько велик нанесенный ему ущерб. Вдоль челюсти шел глубокий разрез; он начинался посредине подбородка и заканчивался в паре дюймов от уха. Хорошего мало; но Приториус, как человек педантичный, оставил сладкое напоследок, и когда ему помешали, он не успел еще вырвать Гэвину ноздри или отрезать губы. Шрам вдоль челюсти — штука малоприятная, но не катастрофическая.
Перед ним образовалась куча-мала, из которой вывалилась, шатаясь, одна фигура — это был Приториус, на лице его блестели слезы, глаза выкатились.
Немного позади появился Кристиан и, шатаясь, направился в сторону освещенной улицы; руки его, как плети, бессильно болтались по бокам.
Но Приториус за ним не последовал — почему?
Рот у него разинулся; с нижней губы свисла упругая нить слюны, усаженная жемчугом.
— Помоги, — взмолился он, будто его жизнь была в руках Гэвина.
Его огромная рука потянулась в пустоту, будто пытаясь выжать из воздуха хоть каплю милосердия, но вместо этого на него обрушилась другая рука; она взвилась у него из-за плеча и всадила грубый тяжелый клинок прямо чернокожему в рот. Раздалось жутковатое бульканье, будто глотка несчастного изо всех сил пыталась вместить длину лезвия, его ширину, но убийца рванул клинок вверх и назад, придерживая Приториуса за шею, чтобы тот не качнулся под силой удара. Искаженное испугом лицо раскололось на части, и из Приториусова нутра хлынул жар, окруживший Гэвина теплым облаком.
Тускло звякнув, оружие ударилось о землю. Непроизвольно Гэвин перевел на него взгляд. Короткий, широкий меч. Он снова взглянул на труп.
Приториус стоял перед ним, поддерживаемый рукой палача. Залитая кровью голова завалилась вперед, и палач, поняв этот поклон как знак, аккуратно опустил тело к ногам Гэвина. Тот наконец оторвал зачарованный взгляд от трупа и оказался лицом к лицу со своим спасителем.
Ему потребовалось не больше секунды, чтобы собрать эти грубые черты воедино: удивленные, безжизненные глаза, прорезь рта, уши, как ручки кувшина. Статуя Рейнолдса. Она осклабилась, показав слишком маленькие для огромной башки зубы. Молочные зубки, которые выпадут, прежде чем появятся коренные. Однако выглядела статуя уже получше — это было видно даже в полумраке. Лоб ее, казалось, стал выше; вообще лицо стало более пропорциональным. Это по-прежнему была размалеванная кукла, но кукла, претендующая на большее.
Статуя неуклюже поклонилась, и было слышно, как заскрипели суставы. И тут Гэвин осознал всю нелепость происходящего. Она поклонилась, черт подери, она улыбнулась, она убила, и все же не может она быть живой, или как? Он поклялся себе, что потом сам в это не поверит. Позже он найдет тысячу причин, чтобы не принять возникшую перед ним действительность, объяснит все потерей крови, растерянностью, паникой. Как-нибудь он убедит себя забыть это безумное видение, и все станет по-прежнему, будто ничего и не было.
Если бы только суметь выдержать все это еще пару минут.
Видение протянуло руку и прикоснулось к челюсти Гэвина, легко скользнув грубо вырезанными пальцами по губам и по нанесенной Приториусом ране. Кольцо на мизинце вспыхнуло искоркой света — точно такое же кольцо, как у него.
— У нас останется шрам, — произнесла статуя, и Гэвин узнал голос. — Ай-яй-яй, как жаль, — запричитала она. Это был его голос. — Ну ничего, могло быть и хуже.
Его голос. Боже Всемогущий! Его, его, его. Гэвин тряхнул головой.
— Да, — кивнула статуя, поняв, что он понял.
— Только не я.
— Увы.
— Но почему?
Статуя отняла руку от его челюсти и прикоснулась к своей собственной, указав пальцем место, где должна быть рана, и как только это произошло, крашеная поверхность вскрылась и на ней образовался шрам. Но кровь не выступила: у этой твари не было крови.
И все же разве этот лоб не стремился уподобиться его собственному и разве этот пронзительный взгляд не был похож на его взгляд… А этот чудесный рот?
— А мальчишка? — спросил Гэвин, пытаясь собрать факты воедино.
— Ах, мальчишка… — И статуя закатила свои бесформенные глаза к небу. — Тоже мне, сокровище. Знал бы ты, как он рыпался.
— Ты искупался в его крови?
— Но я иначе не могу. — Статуя склонилась к телу Приториуса и вложила пальцы в его расколотую голову. — Эта кровь старовата, но тоже сойдет. Мальчишка был лучше.