Что ж, некоторые перспективы вырисовывались.
Энди был в дурном расположении духа. Трумен Капоте, пришепетывая из-за своих дурацких клыков, злорадно рассказал ему о пародии Александра Кокберна на беседу, произошедшую за ланчем между Уорхолом, Колачелло и Имельдой Маркос, и процитированную в «Интервью». Энди, разумеется, пришлось прямо в разгар вечеринки сесть и внимательно изучить это произведение. Согласно версии Кокберна, Боб и Энди пригласили графа Дракулу на ужин в ресторан Мортимера, что в Верхнем Ист-Сайде, и принялись подкалывать его, задавая вопросы вроде: «Не жалеете ли вы, что не можете поехать на Рождество в Трансильванию?» или «Вас по-прежнему заставляют заботиться об имидже и вести себя определенным образом?»
Джонни прекрасно понимал, что на самом деле якобы невозмутимый художник расстроился из-за того, что его обскакали. Теперь Энди не сможет взять интервью у Дракулы. Он надеялся, что Джонни сможет выступить в качестве медиума между ним и духом своего Отца — ведь другие прежде помогали ему заполучить для журнала таких персонажей, как ассирийский демон ветра Пазузу и Гудини. Энди ценил Джонни не просто за то, что он вампир; было важно, что он — прямой потомок Дракулы.
Джонни уже не ощущал присутствие Отца так отчетливо, как прежде, хотя и знал, что отец всегда рядом. Казалось, он полностью поглотил собой этого великого духа, прислушиваясь к советам графа и продолжая его земную миссию. Прошлое подернулось дымкой. Он едва помнил Европу, как он там жил и умер, и рассказывал об этом разные истории именно потому, что каждый раз вспоминалось разное. Но в тумане неизменно маячила фигура красноглазого Дракулы, облаченная в черный плащ с капюшоном; она тянулась к нему, тянулась сквозь него.
Порой Джонни Попу казалось, что он и есть Дракула. Черчвард однажды почти поверила в это. Окажись это правдой, Энди пришел бы в восторг. Но Джонни был не просто Дракулой.
Он больше не был единственным. В этой стране, в этом городе, на этой вечеринке были и другие вампиры. Уже не феодалы Старого Света, члены Трансильванского Движения, высокомерные и жалкие одновременно, но американцы — не по рождению, так по призванию. Их экстравагантные имена были безлики, как копия с копии, и словно выражали идею мимолетности: Соня Блу, Сатанико Пандемониум, Скитер, Скумбалина. Едва лишь восстав из мертвых, эти метафорические (или реальные?) темные чада Энди Уорхола первым делом — как актеры, прошедшие первое прослушивание, — меняли имена. По их жилам струился золотой драк, и они продавали себя дампирам, наводняя собою Нью-Йорк, где было больше всего дракоманов. Денег у них было немало, не в пример большинству старших, которые сидели по своим замкам и участвовали в ТД, но жили они в туристских трейлерах или в приютах и одевались в зловонные лохмотья.
Энди воспрянул духом. Юный вампир, представившийся как Ничто, заверил его в своей вассальной преданности и в знак почтения предложил ему свою руку, изрезанную вдоль и поперек. Энди ласково прикоснулся к ранам, но не стал пробовать кровь на вкус.
Джонни показалось, что он почувствовал укол ревности.
Джонни и Энди развалились на заднем сиденье лимузина. Люк в крыше был открыт, и они играли в кошки-мышки с первыми отсветами зари.
После многочисленных светских мероприятий, которые они посетили этой ночью, у Джонни голова шла кругом, и от болтовни звенело в ушах — как от кутерьмы, которую устраивали духи, проглоченные вместе с человеческой кровью. Ему захотелось, чтобы гул голосов наконец сменился тишиной; он заставил свой мозг успокоиться. Облако тишины тут же накрыло город.
Джонни весь раздулся от избытка крови: на каждой вечеринке к нему подходили юноши и девушки и подставляли свои шеи. Энди тоже выглядел весьма оживленным: видно, и ему удалось сделать за ночь пару осторожных глотков. Джонни чувствовал, как им овладевает усталость, и понимал, что, облегчившись и поставив благочестивых католиков за работу, он будет вынужден весь день провести в летнем холодильном гробу — роскошном агрегате, которым он обзавелся в Нью-Йорке.