К счастью, он был жив и здоров, хотя и совершенно пьян.
- Устал я, Саша, - в голосе Мороза звучали дружеские нотки. - Тяжко жить среди волков... И осознавать себя таким же...
- Но ведь не все так плохо, - попытался было успокоить его Полиглот. - В конце концов есть деньги, за которые можно купить если не все, то многое...
- Вот именно. Далеко не все. Ты еще молод и можешь не понять, но счастлив я был, пока сокращение Армии шестидесятых не выбросило меня на улицу.
- А сейчас?
- Сейчас... За последние десять лет все менялось, как в калейдоскопе. Это, выражаясь словами Дэвиса, не дает нам времени остановиться и пристально рассмотреть.
- Ты знаешь Дэвиса?
Этот вопрос вылетел непосредственно, как это бывает, когда язык опережает мысль.
Мороз усмехнулся.
- Я много чего знаю. И много чего видел. - Он сделал длинную затяжку, помолчал минуту, и продолжил. - Тяжко. Прошли и Советский строй со всеми его плюсами и минусами, и беспредел начала девяностых... Какие только фофаны и отморозки не назывались вдруг авторитетами. - Мороз задумчиво посмотрел на звездное небо. - Прошло все. И моя жизнь...
- Оставь, Дед! - Полиглот дружески хлопнул его сбоку по плечу.
- Моя жизнь прошла. Год-два. Может пять. Тебе жить...
- Да... Знаешь такое стихотворение
Наше поколение юности не знает.
Юность стала сказкой миновавших лет.
Рано в наши годы дума отравляет
Первый их размах и первой жизни цвет...
- Да. Надсон. Прошлый век. У Лермонтова тоже было "Печально я гляжу на наше поколенье..." Ты хочешь сказать, что каждое поколение думает так? Это неправда. О своем поколении я так сказать не могу. Мы и в правду были рождены, чтоб сказку сделать былью... Но не вышло... Вероятно, это идет циклически.
Мороз улыбнулся редкой открытой улыбкой.
Бархатная ночь своими убаюкивающими звуками делала веки все тяжелее и тяжелее.
- Ну ладно, Саша, - идем спать. - Завтра будет тяжелый день. Не знаю, что и делать с этим Гарри...
Дед ушел спать, и Полиглот остался один. В настоящий момент он находился во второй стадии опьянения, именуемой "действующая модель человека", когда появляется непреодолимое желание куда-то идти, кого-то искать, что-то такое делать, но отнюдь не спать. "Где там у меня спрятана волчья шкура?" - попытался было вспомнить он, но все мысли перебивал навязчивый мотив. "Сиреневый туман над нами проплывает", - в который раз прокручивалось в голове.
Вдруг он заметил, что туман не только в голове, но еще и в комнате.
- Что за черт? - пробормотал он, силясь сфокусировать взгляд.
Из открытой двери повеяло холодом и густым ароматом лаванды, и на пороге возникла странная призрачная фигура, сошедшая, казалось, со страниц знакомой ему книги: бледная темноволосая женщина с высокой прической, в длинном белом платье и с букетом ненюфаров в руках. Ее ярко-алые губы улыбались. Не отрывая от него пристального взгляда черных глаз, она подходила все ближе, и все сильнее становился дурманящий запах лаванды, от которого кружилась голова. Он наблюдал за ней, как во сне, не в силах пошевелиться.
И лишь когда она была уже совсем близко, он вдруг понял. Хмель как рукой сняло.
- Лиза!
Вскочив на ноги, он бесцеремонно сорвал с нее заколку, и ее длинные черные волосы рассыпались по плечам. Теперь это была прежняя Лиза: именно высокая прическа и яркая косметика делали ее неузнаваемой.
Полиглот рассмеялся. Лиза тоже улыбнулась.
- Мне нравится твое чувство юмора. Но неужели Олшеври читаешь? Вот уж не ожидал...
- А я похожа на неграмотную? - с оскорбленным видом спросила она, вытряхивая из пачки сигарету.
- Нет, конечно, но... - Внезапно его осенила гениальная идея, из тех, что приходят только на пьяную голову. - Лиза! Ты могла бы меня поцеловать?
Она отпрянула.
- Нет, ты не подумай чего, я не об этом... - бессвязно начал объяснять он. - Я хочу одну хохму устроить, как будто бы меня вампир укусил. Кожу-то я сам могу поцарапать, но для убедительности нужен синяк на шее. Так как? Поцелуешь?
Она посмотрела на него с каким-то странным сожалением и почти обидой.
- А если так?
И, поднявшись на цыпочки, она приникла к его губам. "Гениальная идея" была тут же забыта, как и то, что Лиза - девушка Мороза. Впрочем, Дед сегодня (редкий случай!) был уже никакой, а остальные "братки" еще хуже.
Конечно же, Полиглот не мог упустить случай распустить хвост.
Они пили вино, целовались и болтали обо всем на свете. Полиглот рассказал, как он отлавливал черных котов и поил их валерианой "для куражу", а они в благодарность изодрали его сумку, как ходил на озеро за ненюфарами и чуть не грохнулся в воду... Почему-то это происшествие натолкнуло его на воспоминания о венецианских приключениях.
Боже, как ярко вспыхнули ее глаза!
- Ты был в Венеции? - казалось, что обращение на "ты" давалось ей с трудом.
- Да. Когда возвращался из Югославии, я объехал всю северную Италию. И просадил все деньги...
- А я люблю юг Италии...
- А ты вообще похожа на итальянку. Есть в тебе что-то именно итальянское... - Полиглот хотел еще спросить что-то про время оккупации Второй Мировой, но сдержался. Он не любил обижать людей почем зря. Даже женщин нетяжелого поведения. А вопрос "не делан ли кто, из твоих родителей немцем или итальянцем" ничем иным кроме, как оскорблением являться не мог, как бы уклончиво он не был задан, и сколько бы не содержал в себе правды. Поэтому он закончил фразу, хотя и скомкано, но безобидно. - Если бы увидел тебя в Италии, никогда не поверил бы, что ты - русская или украинка.
Лиза улыбнулась.
- Иногда я тоже в это не верю. Да ты сказал, что возвращался из Югославии. А что ты там делал?
- Точнее бывшей Югославии. Это была Босния. И, как ты думаешь, что там можно было делать семь лет назад?
Лиза совершенно искренне пожала плечами, так что Полиглот даже удивился.
- Война, батенька, - зачем-то использовал он это устаревшее обращение, к тому же абсолютно не подходящее собеседнице. - А я был ее псом... Солдатом удачи...
Последние слова были произнесены грустно. Действительно грустно. Сбросив пепел, Полиглот продолжил.
- Но там мне относительно повезло. Я видел смерть в окуляр оптического прицела. Но потом была Африка...
Полиглот не любил вспоминать об этом. Именно чтобы не будить воспоминаний, он был единственным из братков, кто оделся на охоту не в пятнистую комуфляжку. Но бархатная ночь и алкоголь успели пробить его на исповедь.
- Африка? - заинтересованно переспросила Лиза.
- Да. - Тут он улыбнулся, и, делая вид, что наигрывает на гитаре, пропел, -
Африка с ума меня свела.
Крокодилы, пальмы, баобабы
И жена французского посла...
Лиза улыбнулась.
- Ты пользовался таким успехом?
Полиглот недоуменно заморгал глазами, но тут же улыбнулся.
- Нет. Жены французского посла не было у Городницкого. Того, что написал эту песню... Впрочем, у меня ее не было тоже. Зато было много, много крови. Хотя их кожа была черная, но кровь такая же красная, как у нас. Ты не представляешь, какой ад был там!
Лиза понимающе смотрела на него, и молча слушала заводящийся монолог. Полиглот же продолжал.
- Как-то запал в память один фильм. Действие проходило сразу после войны. Его главный герой, недобитый фашист, говорил такие слова: "Я хочу возвратиться в маленький старый город. Где ярко светит Солнце, где девушки улыбаются мне, и я еще никого не убил". Он застрелился.