Голос его все слабел, выражения путались, и тут он снова впал в обморок. Употребить второй раз наркотик я не решился, да и зачем, я знал достаточно.
Сдав больного помощнику, я поспешил в сад, к обрыву: мне нужен был воздух и простор…
Немного погодя туда же пришел Петро.
Помолчали.
— Это не иначе как опять «его» дело! — сказал Петро как бы в пространство.
— Кого «его», о ком ты говоришь? — обрадовался я, чувствуя в Петро себе помощника.
— Известно, об этом дьяволе, об американце.
— Слушай, Петро, дело нешуточное, расскажи, что думаешь?
— Ага, небось сами тоже думаете… а ранки-то у Павла на шее есть? — спросил он меня.
— Есть.
— Ладно, расскажу, слушайте.
Как приехал американец в первый-то раз да Нетти, бедняга, на него бросилась, — начал Петро, — так и у меня сердце екнуло: не быть добру, что это, с покойником приехал, а лба, прости Господи, не перекрестит, глаза все бегают, да и красные такие. И стал я за ним следить… и все что-то не ладно. Ни он в церковь, ни он в капеллу. Не заглянет, значит.
Живет в сторожке один, ни с кем не знается, а свету никогда там не бывает. Да и дым оттуда не идет: не топит, значит. Как будто и не ест ничего, а сам полнеет да краснеет. Что за оказия?
А тут все смерти да смерти… доктора… Вот и вы тоже, говорят, крови в покойниках мало.
Тут мне и пришло на ум — оборотень он, по-нашему вурдалак. Это, значит, который мертвец из могилы выходит да кровь у людей сосет. Принялся я следить пуще прежнего… — Петро замолчал.
— Ну и что же ты нашел?
— Да тут-то и беда, батюшка, доктор. Ничего больше-то не нашел, на месте, с поличным ни разу не поймал. Хитер был! А так всяких мелочей много, да что толку, сунься расскажи, не поверили бы, — горестно говорил Петро.
Одна графинюшка, покойница, смекала кое-что, недаром же она просила и потребовала, чтобы увезли Карло да подальше. Какое такое учение в семь-то годков! — закончил он.
Снова молчание.
— Вернулся я, а графини уже и в живых нет! Может, и тут без «него» не обошлось? Вы, доктор, не уезжали, так как думаете?
Я предпочел промолчать.
— Знаю я от старух, — продолжал Петро, — что «он» не любит осинового кола и чесночного запаха. Колом можно его к земле прибить, не будет вставать и ходить. А чесночный запах, что ладан, гонит нечистую силу назад, в свое место. Говорят еще старухи, что каждый вурдалак имеет свое укромное место, где и должен каждый день полежать мертвецом, — это ему так от Бога положено, вроде как запрет. А остальное время он может прикинуться чем хочет: животным ли, птицей ли. На то он и оборотень, — ораторствовал Петро.
— Сторожку я уничтожил, свез на дрова, в церковь; кол забил, чеснок скоро зацветет, а «он»… все озорничает… — печально окончил старик.
— Что делать? Привез дьявол из Америки старого графа да проклятое ожерелье, с которого и болезнь к нашей графинюшке прикинулась; нет ли тут закорюки? Как, по-вашему, доктор? — и Петро пытливо посмотрел на меня.
— Не знаю! — пожал я плечами.
— Вот что я надумал, — продолжал Петро. — На каменный гроб старого графа положу крест из омелы, говорят, это хорошо, да кругом навешу чесноку, а вот вы от имени графа скажите всем слугам, что склеп будет убирать один Петро и ходить туда запрещено-де, а то озорники все поснимут, да и разговоров наделаешь. А надо все в тайне, чтобы «он» не догадался да не улизнул.
Я обещал.
Петро усиленно принялся за изготовление креста.
За те дни, пока он возился, на деревне умерло двое детей и у нас на горе мужик-поденщик.
Наконец все готово.
На закате солнца, когда все слуги замка сильнее заняты уборкою на ночь, мы с Петро спустились в склеп, и он все сделал, как говорил: положил крест, навесил чеснок. Сверху же гроб мы закрыли черным сукном, чтобы не обратить на него внимания графа.
— А слышите, как воет и стонет, — обратился ко мне Петро.
Я прислушался, правда, что-то выло, но трудно было определить, что и где. Скорее всего это был ветер в трубе или в одной из отдушин склепа.
Петро был весел, он верил в успех! А у меня были данные очень и очень бояться за будущее.
И что же, в эту же ночь погиб личный лакей графа. Его нашли умирающим в постели, и он мог только прошептать: графиня, гра…
Пока слуги судили и рядили, подошел Петро, поднял голову покойника и со стоном опустился на пол. Он был бледен, как мел.
Испуг и обморок Петро были последней каплей в неспокойном настроении наших слуг.
Большинство, вместо того чтобы помочь старику, бросились вон из комнаты, и через час же несколько человек попросили расчет. К вечеру ушли поденщики.
Смех и песни замолкли. Слуги шептались и сговаривались о чем-то, ясно чувствовалось: еще один смертельный случай — и мы останемся одни. К вечеру…
— Господа, — прервал доктор, — как ни интересны все эти чудеса в решете, а все же спать надо. Скоро два часа ночи. Я полагаю, что все наши вампиры и оборотни уже нагулялись и завалились спать. Итак, я ухожу, — и доктор решительно встал с места.
— Делать нечего, подождем до завтра, — сказал один из гостей.
— Не бойтесь, ни Карл Иванович, ни его «сказки» не сбегут, — шутил доктор.
— А разве вы думаете, что все это сказки? — спросил удивленно Жорж К.
— Какое вы еще дитя, Жорж, если могли в этом сомневаться, — заметил один старик.
XIX
День прошел очень оживленно. Катались верхом, много гуляли по лесу, молодежь занималась гимнастикой и борьбой. Никто ни разу и не вспомнил о вчерашнем чтении.
Вечером усталые, голодные, но в хорошем расположении духа все были в сборе.
Сытно поужинав, приступили к Карлу Ивановичу дочитать «сказки».
Тот против обыкновения очень неохотно взял свой портфель и долго в нем разбирался.
— Ну-с, какой ерундой вы нас сегодня угостите? — спросил доктор.
— Быть может, можно сегодня и не читать? — точно обрадовался Карл Иванович, закрывая портфель.
— О нет, нет, мы хотим знать конец, — запротестовала молодежь.
— Вы кончили на том, Карл Иванович, что все слуги из замка убежали от страха, — напомнил Жорж К.
Карл Иванович вздохнул и начал.
Продолжение письма к Альфу
К вечеру Петро объявил, что не отойдет от двери склепа, пока не выследит «проклятого дьявола»…
Ночь прошла тихо. Даже утром и днем Петро отказался сойти со своего поста. Он взял у меня только кусочек хлеба.
И день прошел хорошо.
Минули еще сутки.
Что делать с добровольным сторожем? Он ест один хлеб и совсем не спит. Долго ли он выдержит?
Еще сутки.
Никакие уговоры, никакие доводы не помогают.
Я решился оставить упрямца еще на ночь, а утром подсыпать сонного порошка в вино и заставить его выпить.
Приготовив покрепче снотворное, я сидел у себя в комнате. Пробило два часа.
Вдруг в комнату, пошатываясь, входит Петро. Он иссиня-бледен, точно мертвец, волосы всклокочены, сам весь дрожит. Беспомощно опустившись на стул, он залился слезами.
Первых его слов разобрать было невозможно, до того стучали его зубы. Наконец я уловил:
— Графинюшка… ужас… наша графинюшка ходит… мертвец…
— Успокойся, Петро, расскажи все по порядку, я и сам думаю, что виноват не американец, а графиня, — сказал я, стараясь казаться спокойным.
— Наша графинюшка, это ангел-то во плоти — и вурдалак, вампир… — и он снова зарыдал.