Не должен ли я во что бы то ни стало остаться?
Нет, нет и нет… не финти и не хитри, Альф, сам с собою, не для тебя эта любовь! Пока ты честен, ты должен бежать.
В замок не пойду, уеду в город, закажу там почтовых лошадей и к вечеру уеду.
Решено… Рассвет.
Вот тебе и уехал!
Правду говорит пословица: человек предполагает, а Бог располагает. Впрочем, тут Бог, наверное, участия не принимал!..
Я плохо ему молился, плохо верил, и он меня оставил этой ночью!
Сейчас я совершенно спокоен, спокоен, как человек, неизбежно приговоренный к смерти.
Весь ужас открытия правды, вся безвыходность моего положения отошли в сторону, и жалость жизни, и боязнь смерти — все переболело, перегорело… Теперь остался один долг — предупредить Карло. Лично я этого не могу, Она не допустит.
Пусть эти записки откроют ему страшную тайну. Чтобы оберечь их от Нее, я положу их в Библию. Конечно, будет следствие по случаю моей внезапной смерти, обыск в моей комнате, их найдут и передадут по адресу.
Чтобы Карло все было ясно, продолжаю рассказ. Итак, я решил уехать. В город, чтобы заказать почтовых, я отправился верхом. В лесу, на крутом повороте дороги лошадь моя заупрямилась. Несмотря на хлыст и шпоры, она не трогалась с места. Можно было думать, что она почуяла волка. Она вся дрожала и покрылась потом. Недоумевая, я слез и пошел пешком, таща коня в поводу.
За поворотом дороги я увидел Риту, сидящую на пне дерева, я, кажется, в первую минуту так же испугался ее, как и моя лошадь — волка.
Оправившись, я подошел и заговорил, притворяясь, что я ничего не знаю и не помню. Но один взгляд Риты показал мне, что она все помнит и видит мои уловки насквозь.
Я растерялся. Лошадь рванулась и убежала. Рита смотрела на меня, не спуская глаз, и голова моя опять начала кружиться, все закачалось. Я сел на траву.
Рита наклонилась к моему лицу и начала шептать:
— Зачем ты бежишь? Разве ты не видишь, не чувствуешь, что я люблю тебя?
Я хотел заговорить…
— Оставь, молчи. Я знаю, что ты скажешь, — продолжала она, — но какое нам дело до Карло и до всего земного? Ты будешь счастлив, вечно счастлив. Ты будешь бессмертен, я подарю тебе вечную жизнь, там, где я, Карло не может за мной следовать, не может мне принадлежать: его оберегают! — криво усмехнулась она.
Согласись на мою любовь, и я тебе открою тайны, каких не знает никто; я унесу тебя высоко-высоко, лунный луч будет нашей дорогой, а в час покоя мы будем сладко спать! А какое наслаждение пить горячую теплую кровь, а с ней и вечную жизнь! — продолжала она.
Я с ужасом отшатнулся.
Уже с первых слов Риты мне показалось многое странным в ее словах и обещаниях, и я со страхом убеждался в том, во что до сих пор не хотел верить…
Получив от тебя письмо о том, что твоя мать, по словам старого доктора, была вампиром, я заинтересовался этим поверьем и купил старинную латинскую книгу, трактующую о ламиях, «не-мертвых» и т. п.
Поштудировав ее немного, я, конечно, отбросил ее в сторону, не мог же я тогда верить во всю эту чушь, не мог не считать все вымыслом. А ведь странности твоего старого доктора, его разговоры только еще больше укрепили мое мнение. Я был убежден, что вся история с вампирами — бред его больной фантазии. И вот теперь эта фантазия встала передо мной во всем своем ужасе правды!
Я понимал, что Рита любит и под влиянием чувства открывает мне многое, что не должно быть ранее открыто, или, быть может, она так верит в обладание мной, что уже не стесняется.
Она сама вампир, ее погубил или, как она выражается, «призвал к жизни» старый граф Дракула.
Он отдыхает в большом каменном гробу, он долго ждал ее… наконец, она пришла и вызвала его теплотой своего молодого душистого тела.
Чтобы достигнуть вечного существования, надо умереть для людей.
Так с ней и случилось. Но на вторую же ночь Дракула силой своего могущества заставил ее встать и жить между людьми, как бы по-прежнему.
Она так много говорила о прелести быть вампиром, что мозг мой больше и больше начал тускнеть и все пошло кругом.
— Так скорее достигну я первой степени силы, — добавила она.
Точно сквозь дрему я вспомнил, что в старинной книге сказано, что вампир не оставляет тени, не любит зеркал, потому что не отражается в них, не пьет, не ест, спит на закате солнца. И, к ужасу моему, я находил у Риты все эти приметы! Или я их сам заметил, или о них сообщил мне Карло. Силы совершенно меня покинули.
— Ты согласен, милый, отдайся мне, не бойся, — шептала она. — Я отдыхаю в моем гробу, и я заставлю Карло поставить твой гроб рядом с моим.
При этих словах я рванулся и вскочил:
— Нет, я не хочу! — вырвалось у меня.
Она зло рассмеялась.
— Не хочешь, тем хуже для тебя; тебе нет возврата к жизни. Не воображай, что ранки на твоей шее нанесены тебе сучком шиповника; о нет; это я ночью положила на тебя свою печать. Ты погиб. Ты можешь только выбирать: смерть, настоящую смерть, с червями и холодом могилы, или бессмертную жизнь вампира. Я до ночи даю тебе время на размышление. Ночью я приду. Ты не спрячешься, не уйдешь от меня — не пытайся. Выбирай, моя любовь и бессмертие или ты в недалеком будущем скелет, с провалившимися глазами и дырой вместо носа.
В это время возле нас раздались голоса; это были слуги, посланные Карло за Ритой.
Нам ничего не оставалось, как взяться под руку и идти в замок.
В удобных местах я все косился, ища тени от Него, от Риты, все еще надеясь на что-то.
Тени не было.
В замке я провел несколько неописуемых часов. Он и Рита не спускали с меня глаз; Карло невыносимо ревновал, сам я не знал, что предпринять, как спастись; ум мой мутился; я пробовал молиться, но не находил слов.
Вся прошлая жизнь в моем воспоминании… какой она мне показалась прекрасной, а будущее?
Сколько ждет меня интересной работы, открытий; быть может, любовь, но не эта проклятая, а святая, чистая… Я готов был рыдать, а тут Карло, с его резкими речами, и взгляд Его, Риты, говорящий:
— Ты мой, исхода нет!
Наконец я не выдержал и бросился бежать. Я не только забыл хлыст и перчатки, но даже шляпу.
И вот я пишу, торопясь исполнить последнее: открыть глаза Карло, а там… да помилует меня Бог.
Я решился погибнуть: вампиром я не буду. Скоро полночь! Луна сияет.
Мать моя, благослови меня, не дай мне в последнюю минуту жизни изменить себе и согласиться на мерзкое существование вампира.
Гарри кончил и начал усиленно курить: наступила тишина. Джемс первый не выдержал:
— Ну, — начал он, — теперь, после этого письма, если у кого из нас были еще сомнения, то они должны исчезнуть.
— Если сопоставить весь письменный материал, что у нас есть, и текущие события, то ты прав, Джемми, и приходится верить не только в существование вампиров, но и признать, что они живут где-то рядом с нами, — добавил доктор.
— Это мои милые родственники! — пробурчал Гарри.
— И они устроились в замке Дракула по-семейному, — сострил доктор.
— Будет, господа, к делу, — мрачно сказал Райт.
— Ты прав, Райт, к делу! Джемс, ты первый начал это дело, веди его дальше, — сказал хозяин.
Джемс даже покраснел от удовольствия.
— Смит, посмотрите, чтобы нас не подслушали, и возвращайтесь, — распорядился Гарри.
— Я не буду повторять, — начал Джемс, — ни фактов настоящего, ни выводов, сделанных на основании этих документов прошлого, а прямо начну с того, что существование «не-мертвых», или вампиров, нами всеми, здесь присутствующими, принято. Принято также решение — уничтожить их как очень опасных существ. Или по крайности обезвредить, как были они обезврежены до нашего приезда.
Теперь ставлю вопросы: где они, сколько их и что надо делать?
Тут начинается область догадок и предположений.
Первый «не-мертвый» — это дед Дракула, привезенный в гробу из Америки: портрет его висит в Охотничьем доме, а место вампирического сна неизвестно, так как гроба мы не нашли. При нас он не появлялся совсем или, как более сильный и умный, лучше умеет скрывать свои злодеяния. Только вот вчерашняя женщина в деревне кричала: «Был мужчина, весь в бархате», до этого же случая всегда говорилось о женщинах.