Богиня Кали с головой Рактевиры. Картина Р. Вармы (до 1906 г.).
Кровь наделена творческими способностями и вне пределов космогонии. Падающая на землю кровь асура (демона) Рактевиры создает новых демонов: «Всякий раз, когда капля крови падала наземь из его тела, тогда с земли поднимался ему подобный асур… Из него, раненного молнией, вытекло много крови, и тогда из капель этой крови восстали воины, подобные ему обликом и равные по силе». Богиня Кали вынуждена подставлять чашу под отрубленную голову своего врага и собирать в нее его кровь.
Кровь, капающая из отсеченной Персеем головы Медузы, упав на землю, превращается в змей, но из той же крови, пропитавшей землю или смешанной с песком, рождается Пегас (в поздней версии эта кровь — менструальная). Бог-врачеватель Асклепий употребляет кровь Медузы для оживления людей, а Афина — для их умерщвления и разжигания войн. Для разрешения этой антиномии Аполлодор условно поделил вредоносную голову на две половины: левая убивает людей, правая воскрешает мертвых.
В Далмации верят, что из крови братоубийцы Каина произошли волки, псы и змеи, а также ведьмы, вилы и другие демоны. Из крови змеи, чью голову отрубил Мастамхо, герой мифов племени мохаве (Калифорния), возникли пресмыкающиеся и злые насекомые. В мифе бороро (Боливия, Бразилия) кровь, вытекшая из убитой змеи боа, оплодотворила женщину, и та родила «сына крови» в обличье змея.
В мифах южноамериканских индейцев кровь отрубленной, но живой головы (один из опаснейших монстров) или кровь девушки, убитой своей матерью, порождает радугу. Не могу не помянуть в связи с этим восточнославянское поверье о радуге, выпивающей (буквально как вампир) кровь приблизившегося к ней человека. В мифе арауканов (Чили, Аргентина) кровь, струящаяся из отрезанной головы отца, который противился замужеству дочерей и предпочел убить их, воскрешает невест героев.
Роль крови в сотворении мира объясняет феномен человеческих жертвоприношений, известных практически всем народам древности: индусам (вплоть до культа богини Кали), китайцам (до XVII в.), японцам (до эпохи раннего Средневековья), грекам (Ифигения, обреченная на смерть своим отцом Агамемноном; Поликсена, принесенная в жертву на могиле Ахиллеса его сыном Неоптолемом; жертвоприношения перед битвами при Саламине и при Левктрах), римлянам (до 97 г. до н. э.; не считая гладиаторских боев, имевших ритуальный характер и представлявших собой своего рода подношение богу войны), кельтам (человек из Линдоу; свидетельства римских авторов), германцам (Сага об Инглингах; сведения Адама Бременского), славянам (принесение человеческих жертв князем Владимиром в 978 г.; заметки Ахмада ибн Фадлана) и др.
Голова Медузы. Картина П.П. Рубенса (1617).
Кровавая жертва, по толкованию М. Элиаде, повторяла предвечный божественный акт и обеспечивала обновление мира, возрождение жизни и сплоченность общества. В интерпретации отца Александра Шмемана человек древности «в своих жертвах, в этих бесчисленных приношениях, закланиях, всесожжениях, пускай впотьмах, пускай дико и первобытно, но искал и жаждал Того, Кого не может перестать искать». Согласно отцу Александру Меню, кровь жертвы, почитавшейся в первобытном мире воплощением божества, соединяла участников обряда под «знаком сопричастия Высшему»[10].
Эти трактовки, выражающие снисходительное отношение к участникам кровавых обрядов, не учитывают еще один смысл жертвоприношений. Кровь в них служила не только воспоминанием об акте творения, не только знаком единения кого-то с кем-то — она реально подпитывала божества, которым приносились жертвы. Кровь придавала нуждающемуся в ней богу жизненную силу, энергию, молодость, а здоровье бога в свою очередь гарантировало миру обновление и процветание.
Среди адресатов жертвоприношений кровопийцы занимали не последнее место. Гимн, который, согласно египетской Книге мертвых, усопший адресует Осирису и его судилищу, включает следующие строки:
В разделе «Текстов пирамид», описывающем апофеоз царя и его продвижение к высшему могуществу, выведено некое божество, дерзко лишающее остальных богов их волшебной власти. Среди прочего оно «ест красную кровь».
10
Конечно, оба священника имели в виду принесение в жертву животных, а не людей. В случае человеческих жертвоприношений надлежало бы говорить о службе дьяволу, а не о «жажде Высшего», чего Шмеман и Мень старались избегать.