Ноги не держали Гарри – он упал.
И, лежа, смотрел, как корчится черноволосая вампирица.
– Мертвый… Мертвый! – прохрипела блондинка.
Брюнетка только стонала, сжимая ладонями собственное горло.
– Мертвая кровь, – совсем уж неслышно прошелестела блондинка.
И выскользнула сквозь трухлявую дверь. Правда, отверстие в двери было слишком маленьким, чтобы туда могла протиснуться взрослая женщина… Но, видимо, для кровососущих это не могло быть серьезной преградой.
Брюнетка незамедлительно последовала за подругой – не поднимаясь с пола, но так стремительно и гибко, словно змея. Голубая змея. Где-то вдали, в сплошной темноте коридора растаял последний болезненный стон… Не рождавший эха!
А на том месте, где брюнетка только что билась в судорогах, остался лежать ее черепаховый гребень.
Глава XVI. Последнее торжество Вилли
Преследовать сбежавших мальчишек сочли неразумным.
Поиски отложили до утра, справедливо решив, что никуда эти двое не денутся.
Мальчишки действительно не делись никуда, только вот к утру пропали еще трое солдат, среди которых оказался и исцарапанный Клаус Крюзер. Сей факт заставил многих пересмотреть свое мнение о том, что вампиры предпочитают красивых жертв, и что уродливым суждено остаться в живых или уж, по крайней мере, среди последних оставшихся в живых.
Герберт Плагенс не столько переживал о гибели товарища, сколько был растерян и напуган тем фактом, что Клаус пропал прямо у него из– под носа, а он и не заметил ничего!
Совсем ничего!
Они стояли на посту у покоев генерала Хофера, Герберт с одной стороны от двери, Клаус – с другой. Однажды Герберт обернулся и увидел, что Крюзера не посту уже нет. Позвал его, но ответа не получил.
– Мы беззащитны перед этими тварями! – рычал он, мечась по казарме, – И никто не защитит нас от них, кроме нас самих! Плевал я на приказы, пора покончить с упырями, пока они не покончили с нами! Надо найти их гробы и поотрубать, к черту, всем головы! Кто со мной?
Воцарилось тягостное молчание.
Плагенс был прав. Кругом прав. Вместо того, чтобы придерживаться правил и питаться исключительно выделенными для них жертвами, вампиры почему-то переключились на солдат. Мало им что ли детишек? Может быть не по штуке надо их выводить, а по двое или по трое?
Теперь уже поздно… Дети больше не поступают, в подвале осталось всего двое мальчишек, да и начальство, похоже, пребывает в растерянности. Если уж доктор Гисслер не смог уберечь от вампиров свою собственную внучку, значит не контролирует ситуацию вообще. Значит сам не знает, как применить полученные знания и заставить вампиров подчиняться. Не может ничего! И выходит, что он такая же жертва, как и дети, как и солдаты, как и все в этом замке!
– Я с тобой, – подал голос первым Петер Уве, – Нам уже нечего терять.
Тех, кто решил спасаться по мере собственных сил и тех, кто все еще не решался нарушить присягу оказалось примерно поровну.
Между собой договорились так: одни будут заниматься обычной работой, другие займутся поисками упырей, однако последовавшее на утреннем смотре событие изменило сложившиеся планы… или, по крайней мере, отложило их на какое-то время.
Сам доктор Гисслер обратился к солдатам с речью, в которой помимо обычной чепухи о служении Рейху, было заявление о том, что один из мальчишек, тот которому удалось сбежать в день, когда сошедшая с ума девчонка покалечила Клауса Крюзера, каким-то образом остался жив.
Поведав о событиях минувшей ночи, доктор Гисслер предположил, что мальчишка нашел в развалинах или узнал что-то такое, что помогает ему беречься от вампиров и даже более того – повергать их в бегство. Таким образом, если получится найти его и допросить, оных вампиров удастся подчинить себе очень быстро.
Странно все это было, но чем черт не шутит, а вдруг и правда что-то такое, с помощью чего в стародавние времена какие-то люди одолели вампиров и заперли в гробах, оставалось спрятанным в замке, и мальчишка это что-то нашел?…
Не выжил бы он иначе в развалинах, никак не выжил бы! Если уж вооруженным и подготовленным солдатам не удается уберечься, то уж ему-то, маленькому, жалкому и слабому это было бы точно не под силу, не попадись ему в руки… что-то…
Таким образом, Димку собирались искать со всей серьезностью и ответственностью, и не только потому, что таков был приказ – в мальчишке увидели шанс на собственное спасение.
…Не нравился Герберту Плагенсу его новый напарник, совсем не нравился. И раньше-то был он какой-то не такой, а теперь и вовсе… Молчаливым стал, задумчивым, и глаза всегда какие-то – никакие.
И оживился он подозрительно и странно, когда был получен приказ обыскивать развалины, глаза засветились, превратились из никаких – в сумасшедшие.
Герберт Плагенс не был аналитиком и не склонен был делать выводов из увиденного, и все равно он насторожился, глядя на вдохновенное лицо Вильфреда Бекера, в его потемневшие из-за слишком расширившихся зрачков глаза.
Разрушенная часть замка, судя по сохранившимся планам, была еще обширнее, чем жилая, и еще где-то под развалинами, по слухам, располагался то ли очень большой и сложно разветвленный подвал, то ли даже подземный ход, выводящий куда-то в лес.
Вот эти подземные части более всего и вызывали опасения, скорее всего, вся возможная нечисть пряталась где-то там.
На поиски мальчишки отправили далеко не всех солдат, которыми располагали. Всего-то человек десять, решив, что и этого будет вполне достаточно. Остальные остались охранять ученых и генерала – можно подумать, была от этой охраны какая-то польза!
Петер Уве был не прав, когда счел Вильфреда перепуганным до смерти, шарахающимся от собственной тени, и мертвецом уже при жизни.
Так было.
И вместе с тем, было совсем не так…
Просто в отличие от Петера Уве, Вильфред никому не рассказывал о том, что случилось с ним однажды, когда он стоял на посту у замковых ворот, о том, что вдруг переменило его так сильно.
До того он будто бы спал или бесцельно блуждал в плотном тумане, и вдруг – он проснулся, вышел на свет, в мир где краски ярче, звуки чище, а мысли правильны и просты.
…Темноволосая красавица возникла из ниоткуда, соткалась из воздуха, и Вильфред вздрогнул от неожиданности, увидев прямо перед собой бледное личико с правильными милыми чертами, большие черные глаза, светящиеся любопытством и удивлением. Ничем больше.
В ней не было ничего от чудовища, а между тем Вильфред знал, что это она смотрела на него горящими глазами той памятной ночью.
– Да, это была я, – произнесла она, прочтя его мысли и добавила удивленно, – Как странно, почему ты не послушался приказа?… Твой напарник послушался, а ты нет…
Вильфред посмотрел налево и увидел, что Эрик Вейсмер, его обычный напарник и почти даже приятель, в самом деле как-то неестественно застыл, как будто уснул с открытыми глазами.
– Что с тобой такое?… Хотелось бы знать…
Она протянула руку, коснулась его щеки холодными тоненькими пальчиками, заглянула в глаза.
Вильфреду и правда почему-то совсем не было страшно.
Как будто что-то сломалось в нем или перегорело. Когда? Он точно не знал, когда… Он вообще не знал, что ЭТО с ним случилось, до того мгновения, когда вампирица предстала перед ним, и он ее не испугался, как будто она и впрямь была просто милой девушкой… самой обыкновенной девушкой…
И ведь не то, чтобы он был уверен, что она не тронет его, сосем напротив – но почему-то ему было все равно.
Вильфред был свободен.
От всех и вся, от самого себя, от прошлого, от будущего, от памяти, от желаний, от навязанных ему правил и условностей.
– Когда страх вырастает до бесконечности, он пожирает сам себя, – сказал Вильфред и улыбнулся вампирице, – Ты даже не представляешь себе, милая, как это здорово, когда от него не остается ничего.
– О-о да, – протянула она, как будто что-то вдруг поняла, получше заглянув в потемневшие глаза солдата, – Я не трону тебя… Пожалуй, лучше не стоит… Я выпью его, хорошо?
Она рассмеялась звонко, как колокольчик, кивнула в сторону по-прежнему изображавшего статую Эрика Вейсмера.