Ван Гог. Письма

думаю, что я – человек с подобными наклонностями».
Жизнь стала мне очень дорога, и я счастлив, что люблю. Моя жизнь и моя любовь –
одно целое. «Но ведь ты стоишь перед «нет, нет, никогда», – напомнишь мне ты. На это я
отвечу: «old boy», 1 сейчас я смотрю на это «нет, нет, никогда», как на кусок льда, который
прижимаю к своей груди, чтобы его растопить…
1 Старина (англ.).
Очень печально, конечно, что столь многие возражают против моей любви, но я-то сам
не собираюсь печалиться по этому поводу и терять из-за этого душевную бодрость. Как раз
наоборот. Пусть печалится кто угодно, – с меня довольно! Я хочу одного – радоваться, как
жаворонок весной, хочу петь одну песню: «Aimer encore!»… 1
Верно, она уже любила другого, живет воспоминаниями о прошлом и, видимо,
испытывает угрызения совести при одной мысли о новой любви. Но ведь ты же знаешь
поговорку: «Il faut avoir aime, puis desaime, puis aimer encore»… 2
1 Снова любить (франц.).
2 Надо любить, разлюбить, затем полюбить снова (франц.).
Я видел, что она всегда погружена в прошлое и самоотверженно хоронит себя в нем. И я
подумал: «Я уважаю ее чувство, но все же считаю, что в нем есть нечто болезненное. Поэтому
оно не должно расслаблять меня; я обязан быть решителен и тверд, как стальной клинок. Я
попытаюсь пробудить в ней «нечто новое», что не займет место старого, но завоюет право на
свое собственное место»… Ты скажешь: «На что же ты будешь жить, если добьешься ее?» –
или, еще вероятнее: «Ты ее не добьешься…» Впрочем, нет, ты так не скажешь. Отвечу: тот, кто
любит, – живет; кто живет – работает; кто работает – имеет хлеб.
Словом, я спокоен, уверен, и это оказывает влияние на мою работу, которая, чем дальше,
тем больше увлекает меня именно потому, что я знаю – я добьюсь успеха. Конечно, ничего
необыкновенного из меня не получится, но «обыкновенного» я добьюсь, а под «обыкновенным»
я подразумеваю, что моя работа будет здоровой и разумной, что я буду иметь право на
существование и приносить какую-то пользу. Я нахожу, что ничто не дает нам такого
ощущения реальности, как подлинная любовь. А разве тот. кто полностью сознает реальность
жизни, стоит на дурном пути? Думаю, что нет. Но с чем могу я сравнить это удивительное
чувство, это удивительное открытие – «любовь»? Ведь полюбить всерьез – это все равно что
открыть новую часть света.
158 Пятница, 18 ноября 1881
Как ты уже знаешь, отец и мать, с одной стороны, и я, с другой, не можем прийти к
соглашению по поводу того, что делать и чего не делать в отношении известного тебе «нет. нет,
никогда»…
Когда постоянно слышишь: «Ты сумасшедший», или «Ты разрываешь семейные узы»,
или «Ты неделикатен», тебе, если ты не лишен сердца, поневоле приходится протестовать со
всей энергией. Конечно, я тоже наговорил отцу и матери кое-что, например, что они сильно
ошибаются насчет этой любовной истории, что сердца их ожесточились, что им полностью
чужд более мягкий и человечный образ мышления, а их собственный кажется мне
ограниченным, нетерпимым и недостаточно великодушным; и еще – что бог был бы для меня
пустым звуком, если бы человек был вынужден скрывать свою любовь и не имел права
следовать голосу сердца.
Охотно верю, что, постоянно слыша, как я «неделикатен» и как я «разрываю узы», я
иногда не умел обуздать свое возмущение, но как тут останешься спокойным, если этому нет
конца? Quoi qu'il en soit, 1 па в приступе гнева пробормотал ни больше ни меньше как
проклятие. Однако я еще в прошлом году уже слышал нечто в этом роде и – благодарение
богу! – не погиб, а, напротив, начал новую жизнь и обрел новую энергию. Поэтому я твердо
убежден, что и теперь останусь таким же самым, что в прошлом году, только стану еще крепче
и сильнее.
1 Как бы то ни было (франц.).
159 Пятница, вечер
Пишу тебе, сидя в маленькой комнате, которая служит мне теперь мастерской, так как в
другой комнате чересчур сыро. Оглядываясь вокруг, я вижу стены, сплошь увешанные этюдами
исключительно на одну тему – типы брабантцев.
Итак, я начал работу, и если меня внезапно вырвут из этого окружения, мне придется
приниматься за какую-нибудь другую, а эта останется наполовину незаконченной. Нет, так не
должно быть! Я работаю здесь с мая, начинаю вникать в мои модели и постигать их, и дело
движется, хотя это стоило мне огромных усилий.
Неужели теперь, когда я так далеко зашел, отец возьмет и скажет: «Ты пишешь письма
К., в силу этого между нами возникают неприятности (это и есть главная причина, все же
остальные обвинения, будто я не считаюсь с условностями и еще невесть что, – просто
болтовня), а раз они возникают, я выставляю тебя за дверь»?
Это уж слишком. Ну, не смешно ли останавливать из-за этого работу, которая начата и
уже получается? Нет, нет, так нельзя! Кроме того, разногласия у меня с родителями не такие уж
страшные – во всяком случае, они не могут помешать нам жить вместе…
Одно твое решительное слово – и все уладится. Ты поймешь меня, если я скажу, что
тому, кто хочет работать и стать художником, нужна любовь; во всяком случае, тот, кто
стремится воплотить в своей работе чувство, должен раньше испытать его сам, должен жить по
велению сердца.
Однако в вопросе о «средствах к существованию», как они выражаются, мать с отцом –
тверже камня.
Если бы речь шла о немедленной женитьбе, я, конечно, согласился бы с ними, но сейчас
все дело в том, чтобы растопить это «нет, нет, никогда», а тут уж средства к существованию
ничем не помогут. Это совсем другая область – область сердца; поэтому мы с К. должны
видеться, писать друг другу и разговаривать. Это ясно, как день, просто и разумно.
И повторяю тебе, ничто на свете не заставит меня отказаться от моей любви (хотя меня
считают человеком слабовольным и податливым, как воск).
162 Гаага, декабрь 1881
Я здесь с прошлого воскресенья. Как ты знаешь, Мауве собирался приехать в Эттен и
пробыть там несколько дней; но я, боясь, что ему что-нибудь помешает или что визит его будет
слишком кратким, подумал: а не попробовать ли мне другой, возможно, более радикальный
путь.
Я обратился к Мауве и спросил: «Не будет ли разумнее, если я приеду в Гаагу на месяц
или около того и время от времени стану беспокоить вас, обращаясь за советом и помощью?
После того как я преодолею первые «petites miseres» живописи, я отправлюсь обратно в Хейке».
Мауве тут же засадил меня за натюрморт – пара старых деревянных башмаков и еще
несколько предметов, и вот так я приступил к работе. По вечерам я хожу к нему рисовать.
Живу я неподалеку от Мауве, в маленькой гостинице, где плачу тридцать гульденов в
месяц за комнату и завтрак. Словом, получая от тебя сто франков, я проживу.
Мауве подает мне надежду, что довольно скоро я смогу работать на продажу. Он даже
сказал: «Я всегда считал вас пустоцветом, но теперь вижу, что ошибался». Уверяю тебя, эта
простая фраза Мауве доставила мне больше радости, чем целая куча лицемерных
комплиментов.
164 note 4
Боюсь, что тебе случается отбрасывать в сторону книгу лишь из-за того, что она
чересчур реалистична; так вот, запасись снисходительностью и терпением и прочти мое письмо

Note4

Эттен, декабрь 1881