Выбрать главу

грациозная и, на мой взгляд, привлекательная. К тому же у них подходящая одежда: черные

шерстяные платья, чепцы хорошего фасона, красивая шаль и т. д. Не слишком беспокойся о

деньгах: я все уладил заранее, обещав им платить по гульдену в день, как только что-нибудь

продам, и возместить впоследствии то, чего не додам сейчас.

Покамест надо постараться найти покупателя на мои рисунки. Будь у меня возможность

к тому, я бы придержал все, что делаю сейчас; думаю, что если бы я выждал хоть год, я

выручил бы за них больше, чем теперь.

Впрочем, в данных обстоятельствах я был бы очень рад, если бы господин Терстех

время от времени покупал у меня что-нибудь – на худой конец, с правом обмена, если он их не

продаст.

Господин Терстех обещал зайти ко мне, как только выберет время.

Причина, по которой я хотел бы придержать свои работы, заключается, попросту говоря,

в следующем. Когда я рисую отдельные фигуры, то всегда имею в виду композицию из многих

фигур, например, зал ожидания третьего класса, ломбард или интерьер.

Но такие более крупные композиции должны вызревать медленно: чтобы сделать

рисунок с тремя швеями, надо, вероятно, нарисовать по меньшей мере девяносто швей. Voila

l'affaire. l

1 Вот как обстоит дело (франц.).

Я получил теплое письмо от К. М. с обещанием заглянуть ко мне, когда он вскоре

приедет в Гаагу. Конечно, это лишь обещание, но, может быть, из него все-таки что-нибудь

выйдет.

Словом, я буду все меньше и меньше охотиться за людьми, кто бы они ни были –

торговцы картинами или художники; единственные люди, за которыми я согласен гоняться, –

это модели, потому что работу без модели я считаю серьезной ошибкой – по крайней мере, для

себя. А ведь приятно, Тео, когда человек видит маленький просвет, для меня же такой просвет

теперь появился.

Рисовать человека – замечательная штука, в этом есть что-то живое; это дьявольски

трудно, но тем не менее замечательно. Завтра у меня в гостях будут двое детей: я собираюсь

одновременно забавлять их и рисовать. Я хочу, чтобы в мою мастерскую пришла жизнь, и

намерен завести всевозможные знакомства по соседству. В воскресенье ко мне придет мальчик

из сиротского приюта – великолепный тип, но я заполучу его только на короткое время.

Возможно, я действительно не умею обходиться с людьми, которые слишком привержены к

условностям; но, с другой стороны, я, вероятно, способен ладить с бедняками или так

называемыми простыми людьми; теряя в одном, я выигрываю в другом; поэтому я даю себе

волю и говорю себе: «В конце концов, верно и правильно, что, как художник, я живу в той

среде, которую чувствую и хочу выразить». Honni soit qui mal y pense. 1

1 Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает (ст. франц.) – девиз английского ордена

Подвязки.

179

В своем письме от 18 февраля с. г. ты сообщаешь: «Когда здесь был Терстех, мы,

разумеется, поговорили о тебе, и он сказал, что ты всегда можешь, обратиться к нему, если тебе

что-нибудь понадобится».

Почему же, когда я несколько дней тому назад попросил у Терстеха десять гульденов, он

дал их мне, но присовокупил к ним столько упреков, – чтобы не сказать оскорблений,– что я

хоть и сдержался, но еле-еле?

Будь эти десять гульденов нужны мне самому, я бы швырнул их ему в лицо, но я должен

был уплатить натурщице – бедной больной женщине, которую не могу заставлять ждать. Вот

почему я и держался так спокойно. Тем не менее в ближайшие полгода ноги моей не будет у

Терстеха; я не намерен ни разговаривать с ним, ни показывать ему мои работы…

Он имел бы право упрекать меня, если бы я бездельничал, но человеку, который

терпеливо, напряженно, непрерывно корпит над тяжелой работой, нельзя бросать упреки вроде

таких вот: «В одном я уверен – ты не художник»; «твое несчастье, что ты слишком поздно

начал»; «пора тебе самому зарабатывать на хлеб». Вот тогда я сказал: «Хватит. Полегче!»

180

Поверь мне, что поговорка «Честность – лучшая политика» верна и применительно к

искусству: лучше подольше попотеть над серьезным этюдом, чем сделать нечто модное, чтобы

польстить публике. Иногда в трудные минуты и меня тянет на что-нибудь этакое модное, но,

поразмыслив, я говорю себе: «Нет, дайте мне быть самим собой и выражать в грубой манере

суровую и грубую правду. Я не стану гоняться за любителями и торговцами картинами; кто

захочет, тот сам придет ко мне». «In due time we shall reap if we faint not». 1

l В свое время мы снимем урожай, если не сробеем (англ.).

Подумай, Тео, что за молодчина был Милле!

Де Бок одолжил мне большую книгу Сансье. Она так интересует меня, что я просыпаюсь

ночью, зажигаю лампу и сажусь читать, – днем-то ведь я должен работать…

И еще одно тронуло меня, очень тронуло. Я, не объясняя причин, сказал своей модели,

чтобы она сегодня не приходила. Однако бедная женщина все-таки пришла. Я, конечно,

запротестовал. «Да, но я же пришла не затем, чтобы вы меня рисовали, а только посмотреть,

есть ли у вас какая-нибудь еда». И она протянула мне порцию бобов с картошкой. Есть все-таки

вещи, ради которых стоит жить!

Вот слова в книге Сансье о Милле, которые глубоко привлекают и трогают меня. Это

высказывания самого Милле. «Искусство – это битва; в искусстве надо не щадить себя. Надо

работать, как целая куча негров сразу. Предпочитаю не говорить вообще ничего, чем

выражаться невнятно».

Я только вчера прочел эту фразу Милле, но я уже давно испытывал те же самые чувства;

вот почему меня иногда охватывает желание не мягкой кистью, а твердым плотницким

карандашом и пером выцарапать то, что я думаю. Берегись, Терстех, берегись! Ты решительно

неправ.

181

Сегодня вечером я был в Пульхри. * Tableaux vivants 1 и нечто вроде фарса Тони

Офферманса. С фарса я ушел, потому что не люблю карикатур и не выношу спертого воздуха в

переполненном зале, но «tableaux vivants» посмотрел – особенно потому, что одна из них была

поставлена по гравюре, которую я подарил Мауве, – по «Яслям в Вифлееме» Николаса Мааса,

а другая по Рембрандту – «Исаак, благословляющий Иакова», с великолепной Ревеккой,

которая подглядывает, удался ли ей обман. Николас Маас был очень хорошо сделан по свету,

тени и колориту, но с точки зрения выразительности, по-моему, никуда не годился. Экспрессии

в нем не было ни на грош. Один раз я наблюдал подобную картину в действительной жизни –

разумеется, не рождение младенца Христа, а рождение теленка. И я великолепно помню, как

это было выразительно. В ту ночь в Боринаже, в хлеву, находилась маленькая девочка –

загорелое деревенское личико, головка в белом ночном чепце; в глазах у нее стояли слезы –

она сочувствовала несчастной корове: животное так мучилось, ему было так тяжело. Это было

чисто, свято, изумительно прекрасно, как картина Корреджо, Милле или Израэльса. Ах, Тео,

почему ты не бросишь все, чтобы стать художником? Ты ведь можешь им сделаться, если

захочешь…

1 Живые картины (франц.).

Вот список голландских картин, предназначенных для Салона.

Израэльс, «Старик» (не будь этот старик рыбаком, он мог бы быть Томом Карлейлем,

автором «Французской революции» и «Оливера Кромвела»): старый человек сидит в углу у

очага, где в сумерках слабо тлеет кусочек торфа. Хижина, где сидит этот старик, тесная, старая,

темная; крошечное окошко закрыто белой занавеской. Рядом со стулом старика сидит его

собака, состарившаяся вместе с ним. Человек и собака – двое старых друзей; они смотрят друг