твое мнение – делать мне рисунки для К. М. или нет? Я, право, не знаю, на что решиться.
В прежние времена отношения между художниками были иными; теперь же они заняты
взаимопоеданием, стали важными персонами, живут на собственных виллах и тратят время на
интриги. Я же предпочитаю жить на Геест или любой другой улице в бедном квартале – серой,
жалкой, нищенской, грязной, мрачной; там я никогда не скучаю, тогда как в богатых домах
прямо извожусь от скуки, а скучать мне совсем не нравится. И тогда я говорю себе: «Здесь мне
не место, сюда я больше не приду. Слава богу, у меня есть моя работа!» Но увы, чтобы
работать, мне требуются деньги – и в этом вся трудность. Если через год или не знаю уж через
какое время я смогу нарисовать Геест или любую другую улицу так, как я вижу ее, с фигурами
старух, рабочих и девиц, все станут со мною любезны. Но тогда они услышат от меня:
«Ступайте ко всем чертям!» И я скажу: «Ты, приятель, бросил меня, когда я был в трудном
положении; я тебя не знаю; убирайся – ты мне мешаешь». Боже мой, почему я должен бояться
Терстеха, какое мне дело до его приговоров: «Не годно для продажи» или «Неприглядно»?
Когда я чувствую себя подавленным, я смотрю на «Землекопов» Милле или «Скамью бедных»
де Гру, и Терстех со всей своей болтовней начинает казаться мне таким маленьким, ничтожным
и убогим, что настроение у меня поднимается, я раскуриваю трубку и снова принимаюсь
рисовать. Если в такой момент на моем пути когда-нибудь окажется какая-либо
«цивилизованная» личность, она рискует услышать от меня весьма отрезвляющие истины.
Ты спросишь меня, Тео, относится ли это и к тебе? Отвечаю: «Тео, давал ли ты мне
хлеб, помогал ли ты мне? Да, давал и помогал; следовательно, к тебе это, конечно, не
относится». Но иногда мне приходит в голову мысль: «Почему Тео не художник? Не надоест ли
когда-нибудь и ему эта «цивилизация?» Не пожалеет ли он впоследствии, что не порвал с
«цивилизацией», не обучился ремеслу художника, не надел блузу и не женился?» Впрочем,
возможно, что этому препятствуют причины, которых я недооцениваю. Я не знаю, успел ли ты
уже узнать о любви то, что собственно является азбукой ее. Ты, возможно, сочтешь такой
вопрос дерзостью с моей стороны? Я просто хочу сказать, что лучше всего понимаешь, что
такое любовь, когда сидишь у постели больной, да еще без гроша в кармане. Это тебе не
срывать клубнику весной – удовольствие, которое длится лишь несколько дней, тогда как все
остальные серы и безрадостны. Но и в самой этой безрадостности познаешь нечто новое.
Иногда мне кажется, что ты это знаешь, а иногда – что нет.
Я хочу пройти через радости и горести семейной жизни для того, чтобы изображать ее
на полотне, опираясь на собственный опыт. Когда я вернулся из Амстердама, я почувствовал,
что моя любовь – такая верная, честная и сильная – в полном смысле слова убита. Но и после
смерти воскресают из мертвых. Resurgam. 1
1 Я воскресну (лат.).
Как раз в это время я и нашел Христину. Колебаться и откладывать было неуместно,
надо было действовать. Если я не женюсь на ней, значит, с моей стороны было бы порядочнее с
самого начала не заботиться о ней. Однако такой шаг разверзнет передо мною пропасть – ведь
я, что называется, решительно «порываю со своим кругом»; однако это не запрещено и в этом
нет ничего дурного, хотя весь свет держится противоположного мнения. Я устрою свою
домашнюю жизнь на тот же лад, что любой рабочий: так я буду больше чувствовать себя дома,
чего давно желал, но не мог добиться. Надеюсь, что ты и в дальнейшем не откажешься
протянуть мне руку через пропасть. Я писал о ста пятидесяти франках в месяц, но ты считаешь,
что мне понадобится больше. Давай прикинем. С тех пор как я ушел от Гупиля, мои расходы в
среднем никогда не превышали ста франков в месяц, за исключением тех случаев, когда мне
приходилось разъезжать. У Гупиля я тоже получал сначала тридцать гульденов, а впоследствии
сто франков.
Правда, в последние несколько месяцев я тратил больше, но ведь я должен был
обзавестись хозяйством. И вот я спрашиваю тебя – разве расходы эти неразумны и чрезмерны?
К тому же ты знаешь, чем они были вызваны. А сколько раз за эти долгие годы я имел даже
куда меньше ста франков! Если же из-за разъездов у меня бывали кое-какие дополнительные
расходы, так разве деньги пропали зря? Ведь я же выучился разным языкам и пополнил свое
образование.
Теперь мне необходимо выйти на прямую дорогу. Если я отложу женитьбу, мое
положение станет в какой-то мере ложным, а это мне претит. Поженившись, мы с Христиной
всячески ограничим себя и будем изворачиваться изо всех сил. Мне тридцать лет, ей тридцать
два, так что мы уже не дети. Конечно, у нее есть мать и ребенок, но последний как раз и
снимает с нее пятно, потому что к женщине, которая является матерью, я всегда испытываю
уважение и не спрашиваю ее о прошлом. Я рад, что у нее есть ребенок: именно поэтому она
знает то, что должна знать. Ее мать очень трудолюбива и прямо-таки заслуживает орден,
потому что в течение долгих лет ухитрялась поднимать семью из восьми детей. Она не хочет ни
от кого зависеть и зарабатывает на жизнь тем, что ходит работать поденщицей.
Пишу тебе поздно ночью. Христина плохо себя чувствует: приближается время, когда
она должна будет отправиться в Лейден. Прости меня за то, что письмо так плохо написано – я
очень устал. Тем не менее я сел за него сразу же по получении твоего письма.
В Амстердаме мне было отказано так решительно и бесцеремонно, что глупо было бы
продолжать настаивать. Но неужели я должен был прийти из-за этого в отчаяние, утопиться или
выкинуть еще что-нибудь в таком роде? Боже упаси! Я был бы скверным человеком, если бы
избрал такой выход. Я начал новую жизнь не намеренно, а просто потому, что подвернулся
случай начать ее заново, и я от него не отказался. Но теперь дело обстоит иначе, и мы с
Христиной лучше понимаем друг друга. Нам не следует ни на кого обращать внимания, но,
само собой разумеется, мы вовсе не претендуем на то, чтобы сохранить положение в обществе.
Я знаком с предрассудками света и понимаю, что теперь мне предстоит самому покинуть
свой круг, который и без того давно уже изгнал меня. Но это и все, что могут мне сделать наши
– дальше им не пойти. Возможно, если возникнут слишком большие трудности, мне придется
подождать еще немного, прежде чем начинать совместную жизнь, но и тогда я женюсь, никому
не сообщая об этом, безо всякой огласки; а если по поводу моего брака начнутся разговоры, я
оставлю их без внимания. Христина – католичка, поэтому дело со свадьбой еще более
упрощается – отпадает вопрос о венчании в церкви, о котором ни я, ни она не желаем и
думать.
Ты скажешь, что это коротко и ясно – que soit. 1
Я буду знать только одно – рисование, а у Христины будет только одна постоянная
работа – позирование. Я от всего сердца хотел бы иметь возможность снять соседний домик –
он как раз подходящих размеров, чердак там такой, что его легко превратить в спальню, а
мастерская достаточно большая и освещение гораздо лучше, чем у меня здесь. Но осуществимо
ли это? Впрочем, даже если мне придется прозябать в какой-нибудь дыре, я и тогда предпочту
корку хлеба у своего собственного очага, как бы он ни был убог, жизни с Христиной без брака.
Ей, как и мне, известно, что такое бедность. Бедность имеет свои за и против, но,
несмотря на бедность, мы все-таки рискнем. Рыбаки знают, что море опасно, а шторм страшен,