Ван Гог. Письма

тьма не объяла его…» Так кто же больше всего нуждается в атом свете, кто наиболее
восприимчив к нему? Опыт показывает, что тех, кто работает во тьме, в черных недрах земли,
как, например, углекопов, глубоко захватывают слова Евангелия и что они верят в них». Жизнь
показала, однако, как глубоко заблуждался Ван Гог, и внесла свою поправку в его взгляды и
планы.
В Боринаже он впервые получил возможность вблизи наблюдать нищенское
существование рабочих. То, что он увидел, потрясло его: «…во всей округе есть что-то жуткое и
мертвенное. Здешние рабочие большей частью люди истощенные и бледные – их постоянно
гложет лихорадка; лица у них изнуренные, измученные, обветренные и преждевременно
состарившиеся; женщины, как правило, выглядят поблекшими и увядшими. Шахта окружена
жалким поселком с несколькими мертвыми, до черноты закопченными деревьями и колючими
живыми изгородями; повсюду кучи навоза и шлака, горы пустой породы…»
Видя эти ужасные условия жизни, непосильный, изнуряющий и отупляющий труд,
Винсент проникается искренней любовью и уважением к выдерживающим эти тяжелые
испытания людям. Он исключительно высоко оценивает их душевные и моральные качества,
восхищается их рабочей сноровкой и рабочей гордостью: «Углекопы крайне необразованны и
невежественны, в большинстве случаев они просто неграмотны; но вместе с тем они
сообразительны и ловки на своей тяжелой работе, отважны и откровенны по характеру…
Работают они поразительно много, и руки у них золотые. Они отличаются очень нервной – я
не хочу этим сказать слабой – организацией и очень восприимчивы. Им свойственны
инстинктивное недоверие и застарелая, глубокая ненависть к каждому, кто пробует смотреть на
них свысока».
Письма Винсента из Боринажа – это один из наиболее ярких обличительных
документов в истории шахтерского дела в Бельгии. Они написаны человеком, который долгое
время делил с горняками последний кусок хлеба и кров, который, придя к ним как миссионер,
очень скоро убедился в бесполезности своей миссии и перешел от слов к делу, к материальной
помощи, а затем и к попыткам защитить интересы рабочих в их борьбе против хозяев и
администрации.
Время увлечения религией и миссионерством кончилось. Это был, по мнению самого
Ван Гога, самый печальный период его жизни. Наступила пора прозрения и формирования
зрелых взглядов на жизнь, на развитие общества и на свою роль в нем, но уже в качестве
художника.
Когда Винсент впервые спустился в шахту, он писал брату: «Если бы кто-нибудь
попытался изобразить эти забои на холсте, это было бы чем-то новым, неслыханным или,
вернее сказать, невиданным». В это время он еще не считает себя возможным
первооткрывателем «шахтерского жанра». Пока достаточно и того, что в рабочем человеке он
верно угадал героя, которому будет суждено играть важную роль в искусстве будущего. А через
полтора года Винсент уже и сам мечтает создать когда-нибудь художественный образ
«безвестного труженика» – шахтера или ткача. Более того, именно это желание и заставляет
его взяться за карандаш и стать художником.
Ван Гог тем острее чувствует необходимость показа образа труженика в
изобразительном искусстве, чем более убеждается, что в буржуазном обществе утвердились и
господствуют неверные, лживые представления о пролетариате, которые необходимо развеять.
«Вот уже два года я живу среди них и в какой-то мере научился понимать их своеобразный
характер, по крайней мере характер шахтера. И с каждым днем я нахожу все более
трогательными, даже потрясающими, этих бедных, безвестных тружеников, этих, так сказать,
последних и презреннейших из всех, кого слишком живое, но предвзятое воображение
ошибочно рисует в виде племени злодеев я разбойников. Злодеи, пьяницы и разбойники есть и
меж ними, как, впрочем, везде, но это совсем не характерно для них».
Винсент отлично сознает этот свой долг перед «оклеветанным классом» (Энгельс).
Жизнь ткачей и некоторых других представителей простого народа стала одной из главных тем
творчества художника, но к шахтерам ему так и не удалось вернуться. Однако показательно, что
он всю жизнь помнил о них и еще за несколько месяцев до смерти писал Тео: «…один человек,
намного превосходящий меня, – я имею в виду Менье – написал боринажских откатчиц, и
смену, идущую на шахту, и заводы с красными крышами и черными трубами на фоне серого
неба, словом, все то, что мечтал сделать я, чувствуя, что это никем еще не сделано, хотя давно
должно быть написано. Тем не менее и после него художники могут почерпнуть там еще
бесчисленное множество сюжетов».
Шахтеры не стали объектом его искусства в период творческой зрелости, но они стали
предметом его долгих глубоких раздумий над законами развития современного ему общества. В
кругу шахтеров сформировались важные стороны мировоззрения художника – он обрел там
реалистический взгляд на жизнь: «…в суровых испытаниях нищеты учишься смотреть на вещи
совсем иными глазами». В ином свете предстало теперь перед ним «царство божие на земле».
«Думаю, что не преувеличиваю, рассматривая повсеместные забастовки и т. д. как очень
серьезный симптом. Грядущим поколениям эти забастовки покажутся, конечно, далеко не
бесполезными, потому что тогда дело будет уже выиграно. Однако сейчас для каждого, кто
должен зарабатывать свой хлеб, стачка – вещь очень трудная, тем более что – как легко
предвидеть, – положение с каждым годом будет становиться все хуже. Коллизия – рабочий
против буржуа сегодня не менее оправдана, чем сто лет тому назад коллизия – третье сословие
против двух остальных». Так, наблюдая жизнь высокоразвитой промышленной Бельгии, Ван
Гог приходит к пониманию необходимости и оправданности классовой борьбы и революции.
По-иному он смотрит теперь и на голландскую действительность. Художник и здесь
открывает жесточайшую эксплуатацию трудящихся. Но Ван Гог отлично видит и понимает
неспособность брабантских ткачей-надомников, разрозненных самим характером производства,
к объединению и коллективным действиям: «Здесь царит совсем другое настроение, чем у
углекопов, среди которых я жил в год забастовок и катастроф в шахтах… здесь все молчат – я
буквально нигде не слышал ничего напоминающего бунтарские речи».
Может быть, именно эти размышления над организованностью и силой шахтеров и
разрозненностью и бессилием ткачей заронили в сознание Ван Гога идею об объединении
художников, идею, которой он будет верен всю свою жизнь. На социально-политический
характер происхождения этой идеи указывает, например, то место его переписки, где он
призывает художников-единомышленников объединиться и объявить «Крестьянскую войну»
противникам «идей Милле».
Война идей так же оправдана, как классовая борьба, следствием которой она является.
Винсент окончательно понял это, объясняя брату, что возникшие между ними разногласия
«связаны с общими течениями в обществе, а отнюдь не с личными обидами». «Ни ты, ни я не
занимаемся политикой. Но мы живем в мире, в обществе, где людям поневоле приходится
группироваться… Человек, как индивидуум, представляет собой часть человечества, а
человечество делится на партии». Таким образом, взгляды человека выражают интересы той
«партии», к какой он принадлежит, то есть партийны, сказали бы мы сейчас.