Я словно глядел в грядущее. Вот только ни грамма об этом не подозревал.
Здесь деревья сгущались. Было сумрачно и тревожно. Клочок голубого неба над головой казался порталом в прежний мир, где всё спокойно и хорошо. А мы находились в ином пространстве. В месте, где не вовремя брошенное слово становилось злобным заклинанием, которое действовало незамедлительно. И не было у того заклинания обратного хода.
-- Тут как-то странно всё устроено, -- продолжил я. -- Кажется, исчезни мы сейчас оба, никто нас и искать не будет. Вожатые скривятся да всем объявят, что мы с тобой домой рванули.
Мне было тревожно в этом месте, и я рисовал вслух абсурдные картинки, чтобы прогнать непонятный страх, но даже не подозревал, как близко мои фантазии окажутся к истине.
-- Я бы не побежал домой, -- сказал Лёнька. -- Там, дома, легче, пока меня с ними нет.
Хотелось возразить, и слова чуть не вырвались наружу. Но не успели. Потому что я подумал о своём доме. О зловещем напряжении. И о том, что вместе с моим отъездом напряжение это непременно развеялось. Но мне ведь предстояло вернуться. А, значит, предстояло вернуться и напряжению.
Вдруг всё словно замерло, остановилось, застыло в оцепенении. Ни малейшего ветерка. Даже листья на деревьях перестали покачиваться. Сквозь облака пробилось солнце, проткнув лес спицами ярких лучей.
По замершей листве бежали странные сизые тени. Я не мог ухватить их контуры. Не мог сказать, на что они похожи. Будто витязи в тигровых шкурах перепрыгивали с дерева на дерево и скользили спинами по притихших листьям, не смевшим шелохнуться. Дюжина теней или чуть больше.
Внезапно Лёнька вскочил и бросился вверх по склону вслед за тенями. Я стремглав понёсся за ним. Ни за что в жизни я бы не отстал от Лёньки. Но тени уносились быстрее нас обоих. Мы не догнали их, зато вырвались на открытое пространство. Сейчас уже совсем и не верилось, что утром над миром властвовали хмурые беспросветные облака. Распогодилось. Небо было кристально чистым. Солнце уже клонилось к горизонту, и по земле тянулись длинные тени. Я не смотрел вперёд. Я не смотрел даже на Лёньку. Взор шарился по травяному озеру поляны. Ноги тонули в зелёных волнах, а я стремился опознать каждый цветок, каждую травинку. Сумею ли я прочитать когда-нибудь эту бесконечную книгу? Один. Без Лёнькиной помощи.
Мы продвигались вперёд, и по вытянувшимся теням я видел, что опушка скоро закончится, упрётся в сплошную стену леса. На зелёной траве лежали сизые тени. Острые верхушки ёлок. Тянущиеся в стороны еловые лапы. Вернее, их невесомые копии. И одна тень пониже. Округлая. Беспросветная.
-- Пора на ужин, -- донёсся сбоку Лёнькин голос. -- Сейчас рванём по этой дороге. Широченная. Такая мимо лагеря не пройдёт.
Где-то краем глаза я отметил, как Лёнька махнул рукой вперёд, указывая на заросшую травами дорогу.
Я вздрогнул. Что-то было не так. Передо мной лежали тени, собравшиеся в сплошное сизое одеяло. Если не поднимать взгляд, если судить лишь по теням, то впереди не могло быть никакой дороги. Лишь стена леса.
Не верилось. Но я медлил. И смотрел, как покачиваются сизые контуры верхушек по зелёным волнам травы. Ветер играл верхушками, легко сгибая их и снова отпуская. Лишь с округлой тенью он ничего поделать не мог.
"Что за дерево?" -- подумалось мне.
Любая листва даёт прогалины. И тень от неё получается дырчатой, сетчатой. А тут словно камень воткнули. Высоченный. Не гора, конечно, но среди деревьев не затеряется.
-- Бежим? -- предложил Лёнька и даже пригнулся, готовясь стартовать.
Тогда я вскинул взор. И увидел дорогу. Увидел стену леса, где за полосой кустарника поднимались к лазурному небу сотни и тысячи елей. Увидел, как низко над деревьями зависло светило, яркие лучи которого уже пощипывали глаза. В прогалине набухала жёлто-алая полоса рождающегося заката. Она находилась как раз там, где по траве стелилась сплошная тень. Длинная тень с округлым окончанием.
Тень, которой быть не должно. Ведь впереди простиралась дорога, оставившая среди остроконечных ёлок широкую прогалину.
-- Стой, -- хрипло выкрикнул я, и Лёнька распрямился.
Он обернулся и стоял какой-то счастливый и безмятежный.
А на меня будто ступор нашёл. Я не мог ничего объяснить. В горле образовался плотный комок, не пускавший раздельные слова, превращая их в невнятные всхрипывания. Я лишь тыкал под ноги, где темнела странная тень, а потом тянул палец в направлении прогалины.
-- Тень, -- каким-то чудом удалось выдавить мне. -- Глянь, Лёньк, тень, а там путь.
-- Где тень? -- он спросил с мягким удивлением.
Посмотрел на меня. Мне под ноги. И снова на меня.
-- Да вот же, -- дар речи, похоже, вернулся ко мне окончательно.
И я твёрдо указал чуть впереди себя.
Ленька нагнулся даже. И я вслед за ним, снова вонзая взор в травы.
И не увидел тени. Острые верхушки ёлок темнели на траве, как и прежде. Но округлая тень исчезла. В сизом покрывале, укутавшем край поляны, теперь сверкал светлый разрыв.
А я не мог успокоиться. Я не верил, что тень мне померещилась. Я прикрывал глаза и видел этот длинный тёмный силуэт. Будто фигура. И округлое окончание -- голова.
-- Слышь, Лёнька, -- молящее попросил я. -- Давай не пойдём по этой дороге. Не знаю, почему. Но давай вернёмся в лагерь другим путём, а?
Я как бы смирился, что тут, в лесу, решающее слово за Лёнькой. Не мог ему приказать. Лишь просил. Как просят друга.
-- Ну давай по чащобе срежем, -- пожал плечами Лёнька.
И добродушно улыбнулся. В его улыбке было признание того, что каждый имеет право на странности. И если я отчаянно отказываюсь идти по дороге, значит, есть весомые причины. Просто объяснить их я пока не могу.
Мы немного заплутали, сделали порядочный крюк, но всё же уперлись в забор. В одном месте острый верх трёх досок был лохматисто обломан, и мы без труда перелезли на ту сторону. Действительно, за оградой оказался лагерь. Далеко-далеко мы увидели пёстрые домики жилых корпусов и даже столовую. А где-то между нам и ими, но немного сдвинувшись в бок, темнел запретный заброшенный корпус.
В общем, нам ещё предстояло чапать и чапать до обитаемых мест.
И тут Лёнька легонько тронул меня за локоть. Потом прижал палец ко рту, мол, ничего не спрашивай, и обвёл рукой округу, мол, приглядись повнимательней.
И я пригляделся.
В этой части лагерной территории всё было как-то не так. Ограде давно следовало бы сомкнуться в угол. Но с обеих сторон она изгибалась и устремлялась вдаль, словно эти два забора представляли собой одинаковые полюса магнита и всеми силами отталкивались друг от друга. На каком-то этапе обычная щелястая изгородь сменялась высокими плотно подогнанными друг к другу досочками. Без малейшей щёлочки. Вытянувшись параллельными прямыми, обе ограды образовывали длинный широкий проход. Заканчивался он, впрочем, тупиком. Вернее, воротами. Две могучие створки жались друг к другу, объединённые большущим навесным замком. Верный сторож надёжно держал проход и не собирался пускать нас с Лёнькой за территорию лагеря. Но ни я, ни Лёнька не понимали, зачем в этой глуши задумали выход? Куда он вёл? Была ли за воротами дорога? Наверное, была. В такие ворота проехал бы любой большегруз.
Я даже сказал эти слова вслух.
-- Колеи нет, -- покачал головой Лёнька.
Путь к воротам густо зарос травой.
-- А замок недавно чистили, -- Лёнька нагнулся над металлическим механизмом. -- И смазывали. Видал, -- его палец чиркнул по замочной скважине и окрасился бурым. -- Масло.
За оградой и над крутой аркой ворот виднелся лес. Белые берёзы, окутанные жёлтой листвой, будто спустившимися с небес облаками. Я не понимал только, почему они -- жёлтые. Ну одна, ну две, но все разом. Все листья жёлтые без единого зелёного островка. Ещё удивительнее было видеть сосны и ели с рыжими иголками, будто их разом скрутила и умертвила засуха. И тоже -- сплошное рыжьё, без единой зелёной иголочки. Воздух над забором странно дрожал, будто там бесшумно пылала череда костров. От дрожащего воздуха лес, объятый жёлтыми красками, казался ненастоящим, словно его проецировали на экран в кинотеатре.