-- Шишки ищешь? -- я вздрогнул от голоса.
Но от неожиданности, а не от испуга. Голос-то знакомый. Но, к величайшему сожалению, не Лёнькин. Многое бы я отдал, окажись здесь сейчас Лёнька.
Оставалось повернуться и узреть Жорыча во всей красе.
-- Зачем шишки? -- медленно спросил я, мысленно прикидывая способы, как отсюда свинтить поскорее. Компания Жорыча мне никак не улыбалась.
-- Ну, не жёлуди же, -- пожал плечами незваный гость, достав из кармана пряник и сразу откусив чуть ли не половину. -- Жёлуди ещё не спелые. Зелёные пока. Их надо в конце сентября собирать. Ел жёлуди когда-нибудь?
Я не ответил. Надеялся, что непрошенный визитёр потопчется, потопчется да и свалит в неизвестность. Но Жора никуда не торопился. Он дожевал пряник, извлёк из другого кармана толстую, сочащуюся влагой, перезрелую грушу и смачно вгрызся в её округлый жёлтый бок с коричневыми крапинками.
-- Не, -- отмахнулся я. -- Чего дуростью маяться? Я в прошлое гляжу. Слыхал ведь, дуб -- такое дерево, что позволяет заглянуть в прошлое.
Громкое "Чав, чав, чав" тут же смолкло. Заинтересованный Жорыч аж замер с недоеденной грушей.
-- И чо? -- издал он, сглотнув непрожёванный кусок. -- И в моё заглянуть могёшь?
-- А то! -- хмыкнул я. -- Вот смотри, сегодня на завтрак ты гречку хавал. А минут двадцать назад шоколадом обжирался.
Хорошо, что кусок груши уже был проглочен, а то бы он вывалился на сгнившую листву, так отвисла челюсть Жорыча от изумления.
-- Точняк, -- ошеломлённо прошептал он. -- На завтрак -- гречу. А недавно -- полкило конфет "Космические". Только я в овраге сидел, ты меня не мог видеть.
По ходу дела я понимал, что степень уважения ко мне у Жорыча резко возросла. Легко ему мозги пудрить. Как сам не догадается, что завтракали мы за одним столом, где я ту же гречневую кашу в миске получил, а насчёт шоколада догадаться не трудно. Руки Жорыч вытер, да шоколадные разводы на пол-лица протянулись.
Не в силах выдать что-то умное Жора вернулся к поеданию груши.
-- Шишки-то собирать зачем? -- шишки меня абсолютно не волновали, однако молчание становилось слишком уж напряжённым. Конечно, если в расчёт не брать чавканье Жорыча.
Наконец, груша полностью перебралась во внутренний мир моего однопалатника.
-- Для конкурса, -- Жорыч вылупил на меня глазищи. -- Шишки для конкурса! Забыл что ли? Сегодня из бумаги поделки ваяли, завтра из шишек человечков мастерить станем.
Я чуть с тоски сквозь землю не провалился, а Жорыча эта ситуация, видимо, нисколечко не напрягала. Казалось, дай ему совок, он меланхолично сядет в кучу песка и начнёт левой рукой заполнять ведёрко, а правой тягать из кармана всяческие ништяки и жрать их в одно горло.
-- Только тут жёлуди одни, -- Жорыч посмотрел на небо, закинул руку за спину и вытянул из заднего кармана плитку шоколада.
С треском разорвалась пёстрая обёртка. Заливисто захрустела потревоженная фольга. Он отломил весь верхний ряд долек и лениво закинул в рот. Секунд пять раздавалось старательное хрумканье. Мне не предложил. Да я бы и так отказался от Жориной милости. Нашёл, где шоколад таскать. Он бы ещё из носков эту плитку вытащил.
-- Вон, в той ложбинке, видишь, -- показал я на покачивающиеся в отдалении еловые лапы. -- Там шишек завались.
-- Тоже дуб подсказал? -- недоверчиво спросил Жорыч.
-- А то! -- важно выдал я.
Тут и первоклашка бы догадался, что раз растут ёлки, то шишки будут. И если ложбинка, то, понятное дело, все упавшие шишки станут падать по склону к центру. Так всё и оказалось. Жора напихивал шишки в карманы, освободившиеся от жратвы, и довольно урчал. Он зауважал меня ещё сильнее.
-- Слышь, Димчик, -- заискивающе спросил он. -- А ты можешь не в прошлое, а в будущее заглянуть?
-- В твоё что ли? -- насмешливо переспросил я, прикидывая, как отлепиться от навязчивого компаньона.
-- Ну, -- кивнул он и чиркнул рукой по шее. -- Мне во как надо!
-- Далеко глядеть-то?
-- Нееее, -- счастливо замотал он головой. -- Смотри в третье сентября.
-- Я календарь переверну -- и снова третье сентября, -- хотел удержаться, да не смог.
-- Мой день рождения, -- торопливо пояснил Жорыч. -- Глянь, что родаки мне подарят, а? Тебе раз плюнуть, а мне важно.
-- А сам-то что хочешь? Шмотьё или жрачку?
-- Не знаю, -- пожал плечами Жорыч. -- Но родаки так себя ведут, будто что-то особенное приготовили. Вот и интересуюсь. То жмутся, мол, кризис. Премии не платят, оклады порезали. А то посматривают на меня и чуть не подмигивают, давай, готовься, такое увидишь, что вовек не забыть.
-- А что, до дня рождения на голодном пайке сидеть? -- я не знал, что сказать Жорке, поэтому мои вопросы не заканчивались.
-- Не, мне покупают всё, -- помотал головой Жорыч. -- Только в последнее время неохотно что-то. Мы привыкли широко жить. А теперь не получается как-то. Родители недовольны. А что делать, не знают. В последнее время, чую, выход какой-то придумали. Да мне не говорят. Мол, маленький ещё. Да я и не спрашивал особо. Есть дают, и то вперёд.
Он задумался и продолжал машинально подбирать шишки.
-- Слышь, Жорыч, -- внезапно поинтересовался я. -- Фамилия твоя как?
-- Старобешев, -- внятно так проговорил, словно любимое слово какое. -- А чо?
Я не ответил. Я вспоминал страницу директорской записнушки. Перед фамилией "Старобешев" галочки не было. Как и перед моей.
Жорыч не обиделся за молчание. Он на меня не смотрит. Шишки подхватывает. Старательно так, ложбинку уже почти всю подчистил.
-- Тут на двоих не хватит! -- пришла мне в голову спасительная идея. -- Собирай себе, а я за теми ёлками посмотрю.
И радостно ускорился в обозначенном направлении. Достал Жорыч по самое не хочу. Вот ведь загадка: вроде ничего пакостного Жора мне не сделал, а накипело уже выше крыши. Я вонзился в кусты, проскользнул мимо толстых ёлочных стволов и счастливо затерялся в чащобе. Впрочем, разговоры с Жорычем оставили свой след. Мне тоже захотелось есть настолько, что первоначальные планы пропустить и обед и попробовать, а правда ли ягодами нельзя насытиться, канули в пропасть. Я на автомате свернул поближе к лагерю. Но дал крюк, чтобы снова не пересечься с ненавистным обжорой.
На сколько дней в поход ушёл старший отряд? Я размышлял об этом, пока в глаз не залетел яркий солнечный зайчик. Тут я замер, словно охотник. Повертел головой и обнаружил, что на полянке слева что-то поблёскивает. Кто из мальчишек прошёл бы мимо таинственного блеска. Может, за кустами сундук с откинутой крышкой, а в нём золотые монеты! Или оружие древних воинов! Тут вспомнился Жорыч, собирающий шишки неподалёку. Не дай бог, сюда припрётся. Придётся с ним делиться. Вот Лёньке я бы легко уступил весь клад без остатка. Но отдавать Жорычу хоть одну монетину... Нет, никто меня не заставит!
С этими мыслями я шагнул на открытое пространство поляны. Средь высоких трав валялась опрокинутая инвалидная коляска. Знакомая коляска.
Я вспомнил вечернее построение. Левофланговым среди старших был как раз хозяин этих колёс. Потому что сидел, а не стоял. Я помнил его напряжённое лицо. Как он ловил взгляды. Сурово. Почти ненавидяще. Протыкал взором, мол, чо пялишься, без тебя тошно. И приходится глаза отводить. Типа, да я так, природу осматриваю, птичек вот, зверюшек разных, а тут ты сидишь, то на тебя и напоролся, но не боись, уже дальше бегу. И, действительно, скоренько так взглядом в сторону упрыгиваешь. А в памяти всё равно зацепилось: бледное тревожное лицо, маленький острый нос, блики света на коляске и тёмные глаза с непрощающим взором.