Выбравшись на свежий воздух, я тут же наткнулся на Гоху, вопросительно взирающего на вожатого.
-- А как позвонить отсюда? -- Гоха настойчиво тыкал под нос Сан Санычу исцарапанную мобилу. -- Сигнала нет здеся. Где сигнал, не подскажете?
-- Не подскажу, -- мотнул кудрявой головой Сан Саныч. -- Нет сигнала поблизости.
-- Но если срочно позвонить понадобится, а? -- возмутился Гоха.
-- Нет таких срочных дел, -- холодно улыбнулся Сан Саныч. -- Не надо отсюда звонить. Некому. И незачем.
-- Мне велели сразу... -- начал Гоха и осёкся.
Слушать его не захотели.
Сан Саныч развернулся и зашагал прочь. Широко зашагал. Как уходят от симпатичного, но надоедливого щенка, которого по ходу небрежно потреплешь за ухом, а он возьми да увяжись следом. Вот и надо шагнуть широко, чтобы семенящие лапки не успели. Так широко, чтобы и до хозяина лапок дошло, что он по-прежнему никому не нужен.
Глава 3
Лёнька
Сбившись компахой, наша застольная пятёрка впотьмах добралась до палаты. В пути все напряжённо молчали. В палате не обнаружилось ни спичечного коробка, ни вожатого, обещавшего выдать спички. Кабанец угрюмо повалился на койку, сетка которой жалобно взвизгнула от непомерной тяжести, и накрылся одеялом с головой. Мы скромно потоптались в центре комнаты, а потом полезли на свои места, стараясь не скрипеть. Не знаю, как остальные, а я от переживаний чувствовал себя настолько вымотавшимся, что провалился в забытьё почти мгновенно.
Мы спокойно спали где-то часов до пяти. Потом у кровати Кабанца подогнулась ножка, и тот с грохотом съехал на пол, разбудив всю палату. Быть может, даже в соседних проснулись. Коробок спичек так и не появился. Поэтому в сером предрассветном сумраке Кабанец лишь сдвинул искалеченную кровать к Гохиной, а сам расстелил матрас на полу и давай храпеть дальше.
Второй раз мы проснулись в восемь. В проёме высился Сан Саныч. Его весёлый крик "Подъём" разбудил бы и замороженных в криогене. В окно заливался мутный свет. День был на отвращение пасмурный и без единой надежды на улучшение. Нехотя мы вылезли из-под тёплых одеял и принялись одеваться.
-- У меня это... кровать поломалась, -- Кабанец указал на калеку, смешно поджавшую погнутую ногу.
-- Так почини, -- пожал плечами Саныч. -- Ты поломал, тебе и исправлять. Больше, знаешь, некому. На весь лагерь два вожатых, начальник да повар. Остальные специалисты нам не требуются.
И спокойнёхонько отправился в соседнюю палату будить ещё не проснувшихся.
Понятное дело, Кабанец ничего чинить не стал. Отделил сетку от боковин и вышвырнул её в окно. И боковины туда же полетели. А сам он дождался, пока Саныч свинтил из нашего корпуса, приволок из дальней палаты незанятую кровать и кинул постель на неё.
"Ещё и сутки не прошли", -- с ужасом подумал я, пялясь на ворочавшего тяжести Большого Башку. Время здесь тянулось очень медленно. Казалось, за лагерные ворота по окончании смены я выйду белобородым дряхлым старцем.
Гомон в столовой несколько развеял сонную безнадёгу. Завтрак заканчивался. Все усердно заправлялись рисовой кашей. Даже оголодавший Килька подъел полтарелки. А хлеб с маслом ел с таким наслаждением, будто ему кусок торта с кремлёвского стола отрезали.
Тут возле нашего стола остановился Сан Саныч, заметивший, что Жорыч давно заскучал, а Килька допивает последний глоток чая.
-- Вы двое сейчас отправитесь со мной, -- распорядился он. -- Остальные выберите дежурного. После завтрака он приступает к уборке комнаты и территории возле корпуса.
Я мигом утерял интерес к завтраку. Выберите дежурного... В голове сложилась весёлая картинка, как Кабанец, согнувшись крючком, старательно выметает нашу комнатуху, а потом, урча от удовольствия, возит по полу мокрой тряпкой. И чуть не согнулся от смеха, понимая полную абсурдность ситуации. Ведь даже если сам Палыч назначит Кабанца дежурить, дежурным тот будет чисто номинальным. Остаёмся мы с Гохой. А я вчера не дал Кабанцу мой смартфон.
Поэтому, быстренько допив чай, я выскользнул из столовой и резво почесал по дорожке. Но не по главной, что вела к корпусу, а по боковой, которая вела в сторону и скоро истончилась, скрывшись под зеленью густо разросшихся трав. Мы как бы не успели выбрать дежурного, значит, им будет тот, кто получается в остатке. Вот пусть Гоха и пошуршит сегодня. А там видно будет. Мне же требовалось где-то отсидеться до обеда.
Впрочем, поблизости никаких достойных укрытий не намечалось. Недолго думая, я нашёл шатающуюся доску в лагерной ограде, со скрежетом выдернул гвозди из пазов, пролез в получившуюся щель и оказался в лесу.
Со свинцовых небес осыпался мелкий дождик. Вот вроде закончилось всё, ан нет, пять минут покоя, и снова незаметная, но ощутимая изморось. Промокнешь и не заметишь, откуда столько воды нахватал. Я уже даже начал жалеть, что не остался дежурным. Конечно, пришлось бы вспахивать аки конь какой, но зато в сухости сидишь. Да и книжонкой какой вдруг разживёшься. Глядишь, время до обеда и натикает. Я присел на камень под раскидистыми еловыми лапами. Сюда дождь не дотягивался. Но теперь стала одолевать тоска. Я бездумно пялился на тёмное пятно почвы, чернеющее средь трав в трёх шагах от меня. В голову лениво лезли мысли. И все до единой их пропитывала безразмерная грусть. Ещё чуток, и я, чтобы не взвыть от вселенской печали, потащил бы из кармана мобилу, сжигая заряд на простенькие игрушки.
-- За барсуками приглядываешь? -- по голосу я понял, что за спиной стоит не взрослый, а лишь мальчишка. Вроде меня.
-- Почему за барсуками? -- удивился я, неторопливо оглядываясь.
Пусть никто не думает, что я чего забоялся.
Возле камня стоял паренёк меня повыше и покрупнее. Он выглядел крепким человечком. Не столь могучим, как наш Кабанец, но у Кабанца башка была, каких поискать. А у этого всё в какой-то приятной норме. Таких на плакатах рисуют. И если, к примеру, надо нести флаг олимпийской сборной, то флаг этот всегда вручают знаменосцу, похожему на этого парня.
-- Но это же барсучий след, -- он присел и пальцем, едва не касаясь земли, обрисовал нечто.
Я вгляделся. Действительно, на сырой земле виднелся отпечаток звериной ступни.
-- Конечно, барсучий! -- воскликнул он, словно убеждая уже самого себя. -- Упор на всю ступню. Это раз. Ступил он тут знатно -- подошва, пальцы и когти словно включены в единый контур. Хотя пяточка явно глубже пропечаталась. Линейку бы сюда, замерили бы длину точно, но всё равно видно, что до дециметра не достаёт. Вот передняя лапа: когти пропечатались отчётливо. А вот задняя: сам видишь, отпечатки заметно слабее. Вообще, барсучий след порой путают с медвежьим. Но они же размерами несравнимы!
Я тоже ступил, но не как барсук на песке, а как двоечник у доски.
-- Скажи ещё, что тут медведи водятся!
-- А то! -- его глаза распахнулись, словно перед ним стоял забывака, который и таблицу умножения из памяти выкинул. -- В нашем крае примерно пять тысяч медведей. И большинство из них на севере края в глухих лесах. А мы с тобой где? На севере! И прямо в лесной глуши.
Было видно, что он готов рассказывать о медведях ещё тысячу фактов, но сначала ему надо убедиться, что я жду от него эту инфу. Он не выпаливал знания при каждом удобном случае, как Килька. Но там, в его голове, я чуял, сидит нечто не слабее Википедии. И доступа в сеть ему тоже не требуется. Что надо, помнит на отлично.