В манере изложения Прокопия явственно ощущается влияние «отца истории» Геродота Галикарнасского, от которого не могли избавиться и позднейшие историки (даже не знакомые с трудами Геродота): все события излагаются так, как если бы были сплошной цепью удивительных, чудесных и счастливых совпадений, как если бы сама Судьба была на стороне защитников правого дела. Поэтому многие комментаторы Прокопия вообще не верили в подлинность его как бы нарочито наивных описаний, другие же — скажем, Людвиг Шмидт, Юлиус фон Пфлугк-Гартунг или Герман Шрайбер — верили речистому кесарийцу в лучшем случае, наполовину. Они признавали, что в истории мореплавания, особенно в древние времена, многое могло происходить случайно, неожиданно, многие решения, позднее оказавшиеся судьбоносными, могли приниматься как бы по наитию, спонтанно. Но поверить в то, что стратиг Велисарий отправляется со своим флотом в неизвестность, так сказать, по воле волн, так же трудно, как и в «случайность» встречи Прокопия со своим другом детства, тотчас же, с готовностью, предоставившим своему земляку (с которым, судя по всему, не виделся давным-давно) слугу, только что возвратившегося из Карфагена и вдобавок прекрасно осведомленного буквально обо всем, что там творится. Гораздо вероятнее другое — в ходе Большой Игры на Сицилии встретились и обменялись информацией восточноримские резиденты, связанные разветвленной агентурной сетью, заблаговременно наброшенной Константинополем на все Средиземноморье, включая вандальское царство. Эта сеть давно уже, во всяком случае, на протяжении десятилетий, исправно функционировала, при поддержке православной церкви, умело наладившей обмен сведениями между Карфагеном и Каралами, между Каралами и Римом, между Карфагеном, Каралами, Римом и Константинополем…
Уж слишком удачно был выбран момент начала вторжения «ромеев» в Африку, чтобы поверить в «счастливую случайность». Момент этот был прямо-таки уникальным, с точки зрения уязвимости вандальского царства для внешней агрессии. Сардиния, куда, по сообщению удивительно хорошо информированного «слуги кесарийского друга» (?) Прокопия, как раз отплыло вандальское войско, как уже говорилось выше, была во власти наместника царя, остгота Годы, взбунтовавшегося против Гелимера и отделившегося от вандальского царства. Трудно поверить, что пребывавшие в изгнании в Каралах, центре этой самой Сардинии, православные епископы не заметили этого мятежа и не сообщили о нем «куда следует», так сказать, «по инстанции». Узнав о бунте Годы на Сардинии, царь Гелимер спешно бросил пять тысяч отборных вандальских воинов на ста двадцати кораблях подавлять этот крайне опасный для его царства мятеж. Ибо даже если Года взбунтовался не по инициативе, исходившей из Второго Рима, а самочинно (или раньше, чем это было договорено с «ромейским» центром), с момента захвата острова мятежник-остгот действовал не сам по себе, а в контакте и по согласованию с Константинополем, выразив готовность служить Юстиниану и прося у него военной поддержки. «Василевс <…> стал готовить для СОВМЕСТНОЙ с Годой (выделено нами — В. А.) охраны острова (Сардинии — В. А.) четыреста воинов во главе с архонтом Кириллом» (Прокопий). Разумеется, Гелимеру поступали и сообщения о «ромейском» флоте, но он, видимо, сочтя главным театром военных действий именно Сардинию, решил, что флот Велизария двинется к этому острову для оказания поддержки Годе. Нападение же «ромеев» на африканское царство вандалов в самое жаркое время года, сравнительно небольшими силами (пятнадцать тысяч воинов было вполне достаточно для захвата и удержания Сардинии, но, как казалось Гелимеру, слишком мало для завоевания Африки), вандальский царь (именно в силу имевшихся у него точных сведений о численности противника) считал попросту невозможным. Если бы Гелимеру сообщили о более многочисленном «ромейском» флоте с более многочисленным десантом на борту (а ведь в ту, да и в более поздние эпохи, силы противника сплошь и рядом многократно преувеличивались, это было в порядке вещей), он бы, надо думать, поднял по тревоге и свои остальные войска. Момент, выбранный «ромеями» для вторжения в Африку, был, может быть, и неудачным, с точки зрения климатических условий. Но это может быть расценено, как свидетельство необходимости, с точки зрения Велисария, ускорить начало операции из-за, возможно, преждевременно начавшегося мятежа Годы на Сардинии (если придерживаться версии о том, что мятеж был прямо инициирован Константинополем). Как бы то ни было, стратег Юстиниана не мог упустить выпавшую ему крайне удачную возможность «поразить вандальского зверя в его африканском логове». Другой такой возможности могло не быть (по крайней мере, в обозримом будущем). Дело не терпело отлагательств — именно потому, что у Велисария было так немного кораблей и воинов, и потому, что его воинство отнюдь не было уверено в победе. «Ромеи» уже традиционно привыкли бояться вандалов, и плыли по «нашему морю» с опаской, в постоянном ожидании нападений вандальского флота.