Возраст выносливых и терпеливых
Снова была весна.
С разноцветными тучами — фиолетовыми, красно-бурыми, цвета стального и цвета меди.
Город весной беззащитен. Город прикрывает прорехи афишами. А весна льет дожди. Иногда, растолкав тучи, она показывает небо, синее и блестящее. Небо пахнет холодным ветром.
Во дворе перемены. Песочником, качелями и трехцветными лакированными мячами завладели другие ребята. Гремя погремушками, гремя в барабаны, на все голоса орущие, лезут они из каждой парадной. Они наступают. Они вытеснили Вандербуля и его ровесников. Они завладели двором.
Четыре года прошло с той весны. Генька, Лешка-Хвальба. Шурик-Простокваша, девчонка Люциндра и Вандербуль сидели на трансформаторной будке. Они морщили лбы, сосредотачиваясь на единой высокой мысли. Выпячивали подбородки, отяжелевшие от несгибаемой воли. Они говорили:
— Геракл — это сила.
— Чапаев… Чапаев тоже будь здоров. Тоже может.
Ромул основал Рим, когда ему было всего двадцать лет. Князь Александр в двадцать лет уже стал Александром Невским. Двадцать лет — это возраст героев. Десять лет — это возраст отважных, выносливых и терпеливых.
Генька, у которого не было клички, дергал носом и кривился.
— Асфальтом воняет, — сказал он, чихнув. — А мне вчера зуб выдрали.
Люциндра скосила на него глаза, отворила рот и засунула туда палец.
— Во, во, и во… Мне их сколько вырвали.
— Тебе молочные рвали. Молочный зуб в мясе сидит. Настоящий — прямо из кости растет. Иногда даже челюсть лопается, когда настоящий рвут. Я видел, как один военный упал в обморок, когда ему зуб выдернули. Подполковник — вся грудь в орденах.
— Я бы не упал. Я еще и не такое терпел, — самозабвенно похвастал Лешка-Хвальба.
— А ты попробуй, — сказала Люциндра.
— Нашла дурака.
Вандербуль глядел в Лешкины выпуклые глаза. Что-то затвердевало у него внутри. Все предметы во дворе стали вдруг мельче, отчетливее, они как будто слегка отодвинулись. И Лешка отодвинулся, и Люциндра. В глазах Люциндры отражаются Генька и Шурик. Руки у Вандербуля стали легкими и горячими. Такими горячими, что защипало ладони.
— Я вырву, — сказал Вандербуль.
— Ты?
— А неужели ты? — сказал Вандербуль.
Он спрыгнул с трансформаторной будки и, прихрамывая, пошел к подворотне. Ребята посыпались за ним.
В подворотне Генька остановил их.
— Пусть один идет.
— Соврет, — заупрямился Лешка-Хвальба.
Шурик-Простокваша заметил:
— Как же соврет? Если зуб не вырвать — он целым останется.
— Вот похохочем, — засмеялся Лешка-Хвальба. — Выставляться перестанет. И чего выставляется?
Вандербуль шел руки за спину, как ходили герои на казнь, до боли сдвинув лопатки. Он ни о чем не думал. Шел, почти не дыша, чтобы не растревожить жесткое и, наверно, очень хрупкое чувство решимости.
Когда он скрылся в уличной разноцветной толпе, Лешка-Хвальба подтянул обвислые трикотажные штаны.
— Вернется. Как увидит клещи, так и… — Лешка добавил несколько слов, из которых стало ясно, что делают люди в минуту страха.
Люцнндра от него отодвинулась. Сказала:
— Дурак.
— Не груби, — Лешка нацелился дать Люциндре щелчка в лоб.
Генька, у которого не было клички, встал между ними. С Генькой спорить не безопасно. Лешка повернулся к нему спиной.
— Простокваша, пойдем, я тебя обыграю во что-нибудь.
Вандербуль шагал вдоль домов. Все герои от Геракла до наших дней шли за его спиной.
Мелкий дождь
Дождь блестел у него на ресницах. Мелкий дождь — он не льется, прилипает к щекам и к одежде.
Вандербулю дождь нипочем. Он его даже не замечает, только губы соленые. Девушки, странный народ, улыбаются ему. Им смешно, что идет он под мелким дождем такой отрешенный и светлый.
— Эй!
Вандербуль споткнулся, почувствовал вкус языка.
— Смотри под ноги.
Под ногами человек, он проверяет в люке телефонные кабели. В мокром асфальте перевернутый мир.
И вдруг засветились пятнами лужи, засняли по краям. На землю хлынуло солнце. Мелкий дождь засверкал и растаял.
Вандербуль повернул к больнице.
В сквере пищали и радовались воробьи. На мокрой скамейке, подложив под себя фуражку, сидел ремесленник Аркадий из Вандербулева дома. Рядом, на Аркадиевых учебниках, сидела девчонка.
Вандербуль сел рядом.
— Аркадий, вам зубы рвали? — спросил Вандербуль.