— Открой рот. Какой зуб болит?
— А вот этот, — Вандербуль сунул палец в рот, нащупал зуб, который потоньше.
Герои стояли за дверью. Он слышал их сочувственное пыхтение.
Докторша щурилась.
— От горячего больно?
Вандербуль согласился.
— От холодного?
— Тоже.
Докторша постучала по зубу металлом. Вандербуль вздрогнул, выгнул спину дугой. Докторша по другому зубу стукнула, и даже по третьему, в другой части рта.
— Подумай как следует, может быть, ты ошибся?
— Нет, — Вандербуль потряс головой и еле слышно добавил: — Рвите, который крепче.
Глаза докторши приблизились. Зрачки подрагивали в них, вспыхивали черным сиянием.
— Как ты думаешь, врач имеет право выдрать больного?
— По-настоящему?
— Ну хотя бы оттаскать за уши.
— Не надо…
Докторша выпрямилась.
— Тетя Саша, следующего, — сказала сна. — А этого вон. Гоните.
Над Вандербулем нависла грозная санитарка. Она прижимала голые локти к могучим бокам.
Вандербуль отскочил к двери. И вдруг всхлипнул, и вдруг заорал:
— Это не по-советски! Мне нужно зуб рвать!
Герои смущенно кашляли где-то рядом.
Вандербуль вылетел в коридор. Санитарка поправила закатанные выше локтей рукава.
— Чтоб медицина здоровые зубы рвала? Или здесь живодерня?
— А если я очень хочу? Мне очень нужно.
— Иди, хоти в другом месте. Следующий.
В кабинет впорхнула девица с распухшей щекой.
Очередь поглядывала на Вандербуля с недоумением. Молчаливые заговорили:
— Тут сидишь, понимаешь. Время в обрез.
— Видно, драть некому.
— А еще пионер.
Вокруг плакаты. На одном — человек с зубной щеткой. Мужественно красивый. Толстые буквы вокруг него кричат басом: «Берегите зубы!» Мужественный человек на плакате улыбается белозубой улыбкой. Он берег свои зубы с детства.
На лестнице Вандербуля догнал старик.
— Слушай, хлопец, постой. Поздоровкаемся.
Старик посадил Вандербуля на скамейку.
Вандербуль отвернулся.
— Ух же какой ты сердитый. К чему бы тебе здоровый зуб рвать?
— Для боли.
Старик обмяк, рассмеявшись. Смеялся он хрипло, и голос у него был хриплый, глухой. Звуки, наверно, застревали в густой бороде, теряли силу.
— А вы не смейтесь! — выкрикнул Вандербуль. — Сами не понимаете, а смеетесь.
— Чего же не понимать? Хоть и больная зубная боль, да не дюже смертельная, — смех скатывался со стариковой бороды, тек по новому пиджаку, словно крупные капли дождя.
Вандербуль разозлился.
— А сами боитесь! — закричал он. — Сами стоите у двери.
Старик продолжал смеяться.
— Я же ж не боюсь. Я опасаюсь. Мне докторша тот зуб дернет, а я ее крепким словом. Мне же ж неудобно. Вон какая культура вокруг. И докторша не виноватая, что у меня зуб сгнил.
— Кто вам поверит, — сказал Вандербуль. — Просто трусите и сказать не хотите.
Смех ушел из глаз старика.
— Худо, когда не поверят. — И добавил: — А боль от зуба обыкновенная.
Дверь в кабинет отворилась. В коридор вышла заплаканная девица с распухшей щекой. Медленно, со ступеньки на ступеньку, двинулась вниз.
— Очередь! — крикнула санитарка.
С белого дивана поднялся угрюмый мужчина. Старик сказал ему грустно:
— Я извиняюсь. Я теперь сам войду. Вы уж будьте настолько любезны, посидите еще чуток.
Крупный дождь
Солнце билось в витринах и лужах. Над асфальтом стоял робкий пар. На закоптелые крыши надвигалась мокрая туча. Солнечный свет встречал ее в лоб, становясь от этого резче и холодней.
Милиционер надел прорезиненный плащ с капюшоном. Женщины распахнули зонты.
Вандербуль и старик шли по улице.
Старика звали Власенко. Он ворчал:
— Худо, когда рот только для каши годен. — Отвернулся и, когда глянул на Вандербуля, рот у него засверкал белой пластмассой.
«Наверно, вставные зубы не нужно чистить, — подумалось Вандербулю. — Наверно, их моют мочалкой».
— Год в кармане берегу, — объяснил старик, раскланиваясь с прохожими. — Тот старый пень мешал. Я бы его на геть вырвал, но ведь какая причина — последний. Последний зуб — не последний год, а все жалко. Нынче зимой, когда он совсем расхворался, я решил зараз — вырву. Для этой цели я и в Ленинград прибыл, оказал старому лешему последнюю почесть. У меня же ж тут в Ленинграде дочка. Анна. Аспирантуру проходит по моряцкому делу. — Старик вытащил из кармана стершийся зуб, повертел его в пальцах и бросил через парапет в речку Фонтанку.
— Ух же ж ты, старый пень. Прощай, брат… — блеснули в грустной улыбке стариковы вставные зубы.