— Больно было? — спросил Вандербуль и посмотрел на старика с такой завистью, что старик опять рассмеялся.
— Я же ж тебе объяснял. Обыкновенная боль. Что зуб рвать, что пулей тебя прошьет — одинаково по живому. Только мужик как устроен? Он любую боль стерпит, если сопротивляется. Без сопротивления мужчина скучный. Отсюда мужику зуб рвать — хуже нет. Не ударишь ведь докторшу невиноватую. Настоящему мужику в атаку легче идти, чем к зубной докторше.
Дождь хлынул сразу. Широкой теплой метлой хлестнул по всем улицам. Загнал Вандербуля и старика в подворотню.
Сильный дождь настроения не портит. Люди отряхиваются, говорят «черт возьми», но в этих словах нет досады и злости. Тучные мужчины с портфелями, подвернув штаны, скачут по ошпаренному асфальту. Смеются над собственной резвостью.
— А вы на войне были? — спросил Вандербуль старика.
— Я-то? На империалистической окопную вошь кормил. В гражданскую за советскую власть сражался. В Отечественную уже ж куда меня занесло. Аж в Югославию. В партизанский отряд к командиру товарищу Вылко Иляшевичу.
Ветер шумел в подворотне, холодил мокрые спины.
— Скоро дождь кончится, — сказал Вандербуль, — сильный дождь — короткий. А на которой войне вам всех больнее пришлось?
Старик посмотрел на Вандербуля затосковавшими вдруг глазами.
— На последней… Дюже далеко на нашу территорию немец прошел.
— Я у вас про другую боль спрашиваю, — сказал Вандербуль.
— Всякая боль — боль. Я ж тебе расскажу. Имеется у меня знакомец. Он до войны служил моряком. Имел он в себе гордость от своего моряцкого звания, от своего уж немолодого возраста, от своей силы в мускулах и от своего веселого нрава. Плавал мой знакомый товарищ шкипером на баржах. У баржи ход медленный. Зато дюже большой простор для глаз. По берегам жизнь. Лесные породы друг друга теснят. Травы зеленые в воду лезут. И под килем жизнь: лещи, окунье, букашки, словом, разнообразное подводное царство.
А что касается людей береговых — мой знакомец для них лучший друг. Он им необходимый фабричный товар привозит, киномеханика, книжки. У них забирает картошку, хлеб, тёс, постное масло, рыбу, лесную ягоду, грибы.
Жена моему сотоварищу досталась под стать — красивая. Такую и во сне не всякий увидит. Принялась она плавать с ним на барже в должности кока. И за матроса могла. А как заведет песню под вечер — по берегам парни млеют, плачут про себя, что такая красавица мимо них по воде уплывает.
Мой знакомец и его молодая жена загадали себе на будущее двух ребятишек, ибо без ребятишек людям жить невозможно. Одни монахи без ребятишек могут. Они же ж, монахи — ни богу свечка, ни черту кочерга. Они для дури живут и то маются.
Мой знакомец и его молодая жена загадали себе ребятишек и не сбылось.
В сорок первом году, как война принялась, они вывозили из Выборга беженцев. Когда люди спасаются от беды, они в первую очередь детей хватают, чтобы не кончалась на свете жизнь. И стариков, чтобы сохранилась на свете память.
У моего сотоварища на барже всё женщины с ребятишками да старые матери-бабки.
Шли ночью. Хоть и светлая, а все ночь. Уже Кронштадт — спасение ихнее — вот он, из воды торчит. Беда на беду ложится — у моего сотоварища на барже лопнул буксирный трос. Баржу разворачивает волной. Волна та накатистая шла, гонит баржу на мелкое место. Буксиру повернуть невозможно, бо у него на гаке еще две баржи с народом. Переговорили, как положено морякам, на сигнальном морском языке — порешили. Пошел буксир в Кронштадт, а мой знакомец якоря бросил. Ждут люди, когда буксир за ними обратно вернется, спокойно ждут, без паники, бо тут паники быть не должно. Дети спят, женщины дремлют. Бабки совсем без сна, они мало за свою жизнь спали, а к старости и совсем разучились.
Мой сотоварищ на носу был, с буксирным тросом занимался. Жена его у надстройки. Там она тент приладила ситцевый в красную розочку, чтобы ребятишкам в тени спать, когда солнце встанет.
Замечал, когда солнце над морем еще не поднялось — облака розовые? Будто перьями по всему небу. А вода темная.
В этот час оно и случилось. Прямо из розовых облаков спустились они со своими бомбами. За сто верст видать — груз не военный — мирные женщины с ребятишками. А они ж налетели, будто на крейсер.
Вода от взрывов, как пиво, вверх лезет.
Ребятишки в рев — какая у ребятишек защита? Жмутся под ситцевый тент и ревут.
Мой сотоварищ бросился на помощь бежать. Взрывом оторвало палубную обшивку. Свернуло трубой. Запеленало его в эту трубу. Сперва сознание от него ушло, мабудь, на целую минуту. А когда возвратилось, он вокруг глянул. Баржу перерубило на две половины, и каждая половина тонет сама по себе. А между ними народ тонет.