— Значит, вы едете в Париж? — спросил Ванго.
— Да. Хотя абсолютно уверен, что это не он.
Ванго удивленно взглянул на Зефиро.
— Это ловушка с целью выманить меня из моего убежища, — объяснил падре. — Виктор хочет убедиться, что я жив. Он хочет меня убить.
— Тогда почему вы едете?
— Булар поклялся мне, что, если я откажусь, он явится сюда со своими людьми и арестует меня за недонесение о преступлении, сговор со злоумышленниками и участие в незаконной торговле оружием, а также как друга и исповедника Виктора в 1919–1920 годах. Если полиция нагрянет на остров, все мои братья погибнут вместе со мной.
Они оба смолкли, даже пчелы — и те перестали жужжать.
— Ну, а ты, Ванго? Откуда ты знаешь Булара? И почему боишься его?
О, как Ванго хотелось бы рассказать о своей жизни, по примеру падре. И чтобы эта жизнь выглядела героической, чтобы в ней все было ясно и чтобы даже темные эпизоды этой жизни можно было объяснить несколькими простыми словами!
Но даже если бы он заговорил, его исповедь канула бы в пустоту, как факел в бездонный колодец.
Зефиро протянул ему руку, чтобы помочь встать.
— Прощай, Ванго. Я уезжаю. Скоро вернусь.
— Я еду с вами.
21
Ромео и Джульетта
Париж, июль 1935 г.
— Ну скажи, ты меня любишь хоть немножко?
Томас Кэмерон сидел рядом с Этель в театральной ложе, обитой красным бархатом. В полном до отказа зрительном зале было шумно и жарко. Внизу, в партере, колыхались веера.
В Париже стояло знойное лето. Мужчины в зале закатывали рукава и расстегивали жилеты. Женщины не прикрывали обнаженные плечи. Казалось, люди сидят под сенью плакучих ив на берегу Марны, а не в театре, с его величественной атмосферой.
Этель наклонялась над бортиком ложи, стараясь не упустить ни слова.
По соседству с ними сидела довольно шумная группа иностранцев. А напротив, по другую сторону зала, в ложе, умело выбранной для тайного наблюдения, родители Кэмерона вырывали друг у друга бинокль, чтобы как следует разглядеть молодую пару.
— Смотри, он ей что-то говорит! Ой, она приняла от него цветы! — говорила леди Кэмерон, вся красная от возбуждения.
Кажется, одна лишь Этель интересовалась тем, что происходит на сцене.
Шел второй акт «Ромео и Джульетты».
Ромео только что проник в сад вражеской семьи, в сад Джульетты. В полумраке зрители видели только глаза красавца Ромео. В клеточках, подвешенных за сценой, звенели цикады. А Джульетту на сей раз, слава богу, играла не тридцатилетняя матрона. У актрисы были длинные черные волосы, ниспадавшие на куст жасмина под ее балконом.
— Ну, так как, ты меня все-таки хоть немножко любишь? — снова шепнул Томас на ухо Этель, слегка изменив порядок слов, чтобы добиться большего успеха.
Этель прижала палец к губам, призывая его говорить тише. Хотя бедняга Том и без того говорил тише некуда, дрожащим голосом.
Он повторил, почти неслышно:
— Этель, ну так как?
— Да-да, Том, — шепнула она, лишь бы отделаться.
Она неотрывно следила за тем, как Ромео взбирается на балкон Джульетты.
Да и что еще она могла ответить тому, кого знала всю свою жизнь, кто вырос рядом с ней, в соседнем поместье? Она любила Томаса Кэмерона, как любила все, из чего складывалось ее детство, — облака в небе над горами Северной Шотландии, воспоминания об играх с Полом, силуэт лодки на воде Лох-Несса, аппетитный запах приготовленного Мэри хаггиса[37]. Не больше и не меньше.
Конечно, Этель понимала, что вот уже несколько лет Том ждет от нее определенного решения.
Но она считала его притязания такими же странными, как если бы один из узловатых буков, росших позади замка Эверленд, в одно прекрасное утро постучался к ней в дверь и попросил ее руки. Что ему ответить? Да, она любила эти кряжистые деревья, под которыми в детстве сооружала себе шалаши, она нежно любила их… Однако это ведь не причина, чтобы выходить за них замуж!
Со сцены донесся шепот Джульетты, обращенный к Ромео:
И хотя Этель могла продекламировать всю пьесу наизусть, сегодня ей казалось, что она впервые открывает ее для себя.
В соседней ложе говорили по-русски. И только один из иностранцев, высокий светловолосый человек, смотрел на сцену как завороженный. Остальных, видимо, волновали более серьезные дела, чем любовные приключения юной итальянки из Вероны.
Родители Тома Кэмерона буквально прилипли к биноклю, им тоже было в высшей степени наплевать на Джульетту. Они жадно всматривались в лицо Этель, пытаясь разгадать ее чувства.
— Ура! — проверещал отец. — Цель поражена!
Можно было подумать, что он комментирует меткое попадание в стрельбе по голубям.
Да, Этель и вправду была поражена. Она нервно обрывала лепестки мелких маргариток, которые преподнес ей Томас. Однако слезы навернулись ей на глаза лишь потому, что Джульетта в этот миг сказала Ромео:
Этель нравилась именно такая, роковая любовь.
Рональд и Бет Кэмерон никогда не сомневались, что Этель выйдет замуж за их Томаса. Еще бы — такой идеальный брак для обоих семейств: два обширных имения на двух берегах Лох-Несс! Смерть родителей Пола и Этель Кэмероны расценили как знак судьбы. Они проявили самое нежное участие в осиротевших детям. Да и почему бы не проявить участие, если взамен вы получаете признательность этих людей…
К тому же Кэмероны почувствовали некоторое облегчение: как ни странно, они побаивались отца и матери Этель, находя их «необузданными». Разумеется, они никогда не произносили этого вслух, обходясь другими определениями, вроде «высокомерные», «порывистые», и только в крайнем случае давали волю эмоциям: «Да, ты прав, Рональд, будем называть вещи своими именами: они претенциозны».
На похоронах леди Кэмерон шепнула мужу на ухо расхожую фразу: «Это должно было случиться», намекая на то, что покойные вели слишком неосторожную жизнь — чересчур блестящую, чересчур насыщенную.
Однако эта внезапная смерть ни на йоту не изменила намерений Кэмеронов женить Томаса на Этель. Напротив.
Став наследницей родителей в двенадцать лет, Этель неожиданно сделалась чрезвычайно богатой невестой, что в глазах Кэмеронов отнюдь не являлось недостатком.
И теперь, сидя в своей ложе, мать Тома уже видела в мечтах кучу маленьких Кэмерончиков, которых подарит ей эта милая пара. Закрыв глаза, она представляла себе будущих внуков — хорошо бы девятерых или целый десяток. И пусть все как один будут похожи на своего отца. Даже девочки.
А сэр Рональд мысленно хвалил себя за удачную идею — пригласить Этель в Париж на весь июль. Они часто проводили лето в разных городах — в Вене, Мадриде, Бостоне. А в этом году сняли апартаменты напротив Эйфелевой башни, в самом шикарном квартале — между дорогими магазинами, Оперой и Лоншанским ипподромом.
Это приглашение было для Этель как нельзя кстати: оно позволяло ей, живя в Париже под покровительством Кэмеронов, продолжить поиски Ванго и притом не вызвать подозрений у брата.
Пол был очень удивлен энтузиазму, с каким Этель покидала Шотландию, — ведь она все больше отдалялась от Тома Кэмерона и терпеть не могла его родителей, чего даже не скрывала.
Но Этель не поехала во Францию вместе с ними. Она сказала, что предпочитает добираться до Парижа на своей машине; на самом деле ей нужно было сделать небольшой крюк, чтобы побывать в Германии и расспросить Хуго Эккенера.
Во время их ужина на Боденском озере он ровно ничего не сообщил ей о местонахождении Ванго, хотя в какой-то момент она заподозрила, что ему кое-что известно. Итак, она приехала в Париж двумя днями позже.
Театры сменялись музеями, а музеи — скачками; подходила к концу третья неделя пребывания Этель в Париже. Она таскала Томаса на балы, а там скрывалась от него на весь вечер. Ночью 14 июля[39] ей удалось проехать через весь город так, чтобы все время слышать звуки аккордеонов. Повсюду на улицах танцевали люди. На рассвете Этель обнаружила Томаса мирно спящим на скамейке.
39
14 июля — французский национальный праздник День взятия Бастилии (1789), считающийся первым днем Великой французской революции.