Потом он склонился над ней и с нежностью погладил по волосам. Выключив лампу, он вышел из комнаты и направился в ванную: ему необходимо было сделать обезболивающий укол. Вот уже два месяца, как он прервал химиотерапию. Болезнь зашла так далеко, что он уже не видел смысла продлевать хоть ненадолго свое существование.
Чезира накрывала на стол к ужину.
– Поставь только один прибор: для синьоры, – приказал Мортимер. – И скажи Тито, чтобы отвез меня в Милан.
– Но синьора… – попыталась возразить Чезира.
– Спит.
– А когда проснется?
– Она поймет.
Говорить больше было не о чем.
2
Пенелопу заставило проснуться какое-то тревожное чувство. Она подумала, что ей приснился дурной сон, но потом вспомнила и вытянула руку в постели, ища Раймондо. Его не было рядом. Задыхаясь, она нащупала выключатель. Лампа на ночном столике вспыхнула и осветила комнату, а на безымянном пальце Пенелопы засверкал бесчисленными бликами крупный камень. На столике стояла открытая ювелирная коробочка из темной замши. Значит, это Мортимер сделал ей бесценный подарок.
Она пошла в ванную умыться, потом оделась и вернулась в гостиную. Чезира вязала перед телевизором. На экране мелькали кадры старого фильма.
– Вы хорошо отдохнули? – спросила служанка.
– Где доктор? – нетерпеливо перебила ее Пенелопа.
– Он попросил, чтобы его отвезли в Милан. Сказал, что вы поймете.
– Который час? – Пенелопа чувствовала себя растерянной и бесконечно несчастной.
– Уже около десяти. Хотите чего-нибудь поесть? – Чезира отложила вязанье в сторону.
По оконным стеклам все еще барабанил дождь.
– Я возьму черешни, которыми вы меня угощали. Пожалуй, мне тоже пора ехать, – добавила Пенелопа, немного помолчав.
– В такую-то погоду?
– Чезира, я должна уехать отсюда.
Старуха кивнула. И Пенелопа навсегда покинула дом, где когда-то познала истинное счастье.
Она вернулась в Чезенатико глубокой ночью. Дождь лил не переставая, поэтому, не заходя в дом, Пенелопа прежде всего принялась искать кошку. На веранде всегда хранился электрический фонарик. Взяв его, она осветила пространство под крыльцом. Корзина была пуста. Нигде ни следа матери и котят.
– Сбежала! – разочарованно вздохнула Пенелопа. Она была так подавлена мыслью о смерти, что хотела во что бы то ни стало найти этих слепых котят, маленькие трепещущие комочки жизни. Как-никак, а все-таки утешение.
– Ну почему? – с горечью спросила Пенелопа, отпирая входную дверь.
Включая на ходу свет во всех помещениях, она прошла на кухню и поставила на плиту кастрюльку с молоком, чтобы сварить какао. Бабушка Диомира, когда бывала чем-то недовольна или огорчена, всегда утешалась какао с молоком. Внучка решила последовать ее примеру. Щедро добавив сахару, Пенелопа отнесла кружку в гостиную и опустилась на неудобное кресло чиппендейл. Сил у нее совсем не осталось – ни физических, ни душевных. Выпив какао, она принялась, сама того не замечая, совсем как в детстве, покачиваться в кресле.
И услыхала хриплый прокуренный голос бабушки Диомиры: «Пенелопа, ради всего святого, перестань раскачиваться в моем кресле! Это же чиппендейл!»
Пенелопа закрыла глаза и увидела бабушку, сидевшую напротив нее в кресле с подлокотниками. На ней было черное вечернее платье с белыми цветами. Между указательным и средним пальцем у нее была зажата сигарета. Пенелопа даже ощутила ее запах – смешанный запах пудры, табака и духов «Живанши».
– Мне очень больно, бабушка. И твое какао мне не очень помогает, – прошептала Пенелопа.
Ей казалось, что бабушка отвечает:
– А кто тебе говорил, что жизнь – это веселая прогулка? Уж, конечно, не я. Если не страдаешь, можешь считать, что и вовсе не живешь.
Тихое мяуканье вернуло ее к действительности. Пенелопа открыла глаза. На кресле чиппендейл вместо бабушки Диомиры сидела кошка.
Перестав раскачиваться, Пенелопа взглянула на нее округлившимися от изумления глазами.
– Привет, подружка! – воскликнула она и потянулась, чтобы ее погладить. – Куда ты подевала своих малышей?
Кошка с мяуканьем повела ее на веранду. На полу в уголке, под плетеным диваном из ивовых прутьев, на упавшей или сброшенной с кресла подушке, жались друг к другу четыре котенка.
– Чем тебе корзина не угодила? – недоумевала Пенелопа. – Может, ты боялась, что какой-нибудь гадкий приблудный кот придет и тебе помешает?
Вместо ответа кошка свернулась клубком на подушке, обхватив котят своими лапами. Пенелопа увидела, как они слепо тычутся крохотными головками ей в живот, отыскивая соски. Теперь уже глаза кошки засветились материнской гордостью. Присев на корточки рядом с ней, Пенелопа наконец дала волю давно просившимся наружу слезам. Продолжая рыдать, она сняла с пальца кольцо и нанизала его на тонкую золотую цепочку, которую носила на шее. Теперь кольцо всегда будет при ней, рядом с сердцем, где навек сохранится память о Мортимере. Она оплакивала себя, его, своих детей, оставшихся так далеко, своего мужа, которого ей уже не суждено любить, как когда-то, когда ей было восемнадцать и она думала, что он будет единственным мужчиной в ее жизни. Выплакав все слезы, она наконец успокоилась.
– Тебе повезло больше, чем мне, – ласково шепнула она кошке. – Твои дети с тобой. А их злосчастного папашу можешь послать куда подальше.
Кошка закрыла глаза и уснула. Пенелопа погасила свет и, войдя в холл, увидела забытую накануне почту. Она торопливо перебрала пачку. Квитанции, счета, рекламные объявления и одно письмо. Пенелопа узнала почерк Андреа, но сразу поняла, что прочесть письмо не сможет. Только не сейчас, не этой ночью. Она рассеянно бросила письмо на подзеркальную тумбочку и не заметила, как оно исчезло из виду: скользнуло и завалилось в щель между стеной и задней стенкой тумбочки. Поднявшись на второй этаж, Пенелопа бросилась в свою спальню, легла и мгновенно уснула.
Ее разбудило июньское солнце, сиявшее в ослепительно чистом небе. Она спустилась на первый этаж и только тут вспомнила о письме мужа. Надо было его прочесть. Но Пенелопа не нашла его. Оно исчезло, каким-то таинственным образом растворилось в воздухе.
3
София вернулась домой перед самым ужином. Она пришла из дома Марии Донелли, где провела пару часов вместе с Лючией, своей крестницей. Марию выписали из больницы, хотя о полном выздоровлении не приходилось и мечтать, и только благодаря организаторским талантам Софии удалось отвезти ее домой, а не в дом престарелых, где старики, неспособные ухаживать за собой сами, доживают последние дни.
София подготовила тесную квартирку, приспособив ее к нуждам женщины, страдающей тяжкими недугами, телесными и душевными. Она заменила обычную кровать специальной, оборудованной брусьями и перегородками, чтобы больная не могла упасть. Она нашла индийскую женщину, добрую и толковую, для работы по дому. Она договорилась с местной социальной службой о ежедневных визитах медсестры. Она установила график посещений: по четным дням она сама с Лючией, по нечетным – Даниэле. Андреа сказал, будет ежедневно заезжать к матери перед работой. Таким образом, Мария должна была сполна получить то, что всю жизнь так щедро отдавала другим: любовь и преданность.
Андреа переживал за мать, но еще больше его мучила мысль о том, что его брат Джакомо так и не проявил к ней никакого сочувствия.
– Бог его накажет за холодное сердце, – говорила София.
– Слабое утешение, – возразил ей Андреа.
В этот вечер, попрощавшись с Марией, София проводила домой свою крестницу. Лючия воспользовалась случаем, чтобы начать давно волновавший ее разговор о летних каникулах. С беспечным эгоизмом молодости, ничего не замечающей, кроме собственных проблем, она уже успела позабыть о плачевном состоянии бабушки.