— Город Ранжер? Вам до него идти еще как минимум три дня.
Что-то в этих женщинах выдавало одновременно отвагу и боязнь, злобу и отчаяние. Я знаю о своем любопытстве. Оно поднимается, как член, который не опадает, пока не удовлетворится.
— Можем мы просить вас о гостеприимстве?
Они обменялись взглядами и зашептались. Затем крупная женщина лет сорока объявила, смотря на Лейлу:
— Мы дадим вам убежище на эту ночь, но завтра вы уйдете.
— Вы будете гостями Зухур, — тут же добавила рыжая.
Зухур, с крупными ягодицами и глазами, напоминающими миндаль, сделала знак, и женщины расступились. Мы последовали за нашей хозяйкой и оказались в домишке, где пять женщин прижимались одна другой, с кальяном во рту и ивовым веером в руках. Мы бесшумно присели, они едва посмотрели на нас.
Вдруг одна из женщин начала петь, так протяжно и грустно, что я заметила, как в глазах Лейлы заблестели слезы. Сама я беспокоилась и оставалась настороже.
Когда пение прекратилось, самые молодые встали, постелили матрас в центре комнаты, подали на ужин кукурузные лепешки, овечий сыр, мед и пшеничные пироги.
Никто не произнес ни слова. После ужина все заняли свои места, и мы сделали то же самое.
— Тетя, я не видела здесь ни одного мужчины, — прошептала Лейла.
— Моя дорогая, тебе потребовалось время, чтобы это заметить. Я чувствую отсутствие мужчины по состоянию воздуха.
— Как вы это объясняете?
Я подумала, прежде чем ответить:
— Должно быть, мы в деревне, которую мужчины покидают днем. Они уходят отсюда работать в полях или близлежащих местечках. Некоторые уходят дальше, в большие города, и, случается, отсутствуют месяцами.
Мы замолчали из страха быть подслушанными или потревожить кого-нибудь. Мы устали от путешествия, и ночь гостеприимно приняла нас.
Меня разбудила Лейла. Она стояла, прижавшись носом к окну:
— Тетя, тетя! Я увидела мужчину.
Я осмотрелась. Комната опустела, от женщин, которые спали рядом, не осталось и следа.
Я тоже поднялась и направилась к двери. К моему большому удивлению, она была закрыта. Я присоединилась к Лейле у окна, и вот, клянусь пророком и Иисусом, то, что я увидела: тридцать мужчин шли, опустив глаза, среди вереницы стоявших молча женщин. Все уже в возрасте, и ни одного юноши. Наша хозяйка, которая, без сомнения, распоряжалась здесь, командовала, указывая каждому мужчине его хижину. И он тут же пропадал за занавеской, служившей дверью.
Оставшись одни, женщины образовали круг возле большого медного таза и принялись ждать. Мы с Лейлой стояли за окном, иногда сменяя друг друга, чтобы ничего не пропустить.
Через час послышался шум шагов. Мы снова заняли свой пост. Мужчины опять гуськом вышли наружу. В этот раз они один за другим подходили к тазу, и каждый раз был слышен звон металла, падающего внутрь.
Позже, когда мужчины ушли, мы увидели, как женщины расходятся по домам, и услышали приближающиеся шаги. Мы снова заняли свои места и притворились, что крепко спим.
На следующий день нас разбудили по приказу хозяйки. Она сидела снаружи на стволе тутового дерева, ее платье, все в красных цветах, было поднято до колен, и она раздувала огонь под жаровней, на которой кипела вода. Я воспользовалась случаем, чтобы подойти и, как всегда, заговорить:
— Вчера вечером нас закрыли. Но вы забыли об окне.
Она ответила мне, не моргая:
— Я не сомневалась, что вы все видели. Я даже скажу, что ничего не делала, чтобы помешать вам смотреть. Я догадалась о вашем любопытстве и предполагала, что шум вас разбудит. Ваше присутствие за окном не было тайной, вы понимаете…
Она добавила со вздохом:
— К чему скрывать от вас то, о чем и так знает вся область?
— Следовательно, ни к чему было нас закрывать.
— Вы иностранки, и мы должны вас защищать, даже от этих безобидных самцов.
Она замолчала и снова начала раздувать огонь. Солнце озарило горизонт, и первые лучи отважно пытались разорвать облака на востоке.
— Я расскажу вам, — сказала хозяйка, не колеблясь.
И она рассказала. Недалеко отсюда жило племя Чистых, потомков Сиди Тахира, для которых все женщины были шлюхами, и к ним нужно было относиться соответственно. Их шейх произнес фетву, приказав запереть женщин в особом лагере далеко от деревни, чтобы не подвергать риску спасение верующих в этом и ином мире. Раз в месяц мужчины поднимались, чтобы соединиться с женщинами, и спускались назад. Девочки, рождавшиеся от таких союзов, оставались в лагере, чтобы позже отдать свою девственность Чистым. Мальчиков растили старухи, запертые в другом месте, и они присоединялись к племени, только созрев. Избавившись от семени, мужчины платили женщинам за плевы, которые они только что разорвали, что позволяло выжить до следующего месяца.
Я вспомнила о красной плантации.
Действительно, подтвердила Зухур, каждая девушка, лишившаяся девственности, должна выйти рано утром и накрыть кусты красным бельем. Где-то кровь выставляют как трофей, здесь это знак поражения. Они прощаются с молодостью, готовясь к судьбе покинутых женщин.
Вдруг Зухур спросила меня:
— Ваша дочь девственница?
— Да.
— Ее можно было бы продать, — цинично сказала она. — Она принесла бы много денег.
— Невозможно, — сказала я.
— Почему? У нас есть способы вернуть ей девственную плеву. Вы же не так глупы, как эти мужчины, чтобы думать, что у нас в Теллуйе каждый день рождаются девственницы?
— Понимаю, — сказала я. — У Лейлы одна проблема: ее легче сохранить нетронутой, чем лишить девственности.
В первый раз на лице моей собеседницы появилось удивление.
Я должна была объясниться:
— Видите ли, она закрыта! Это может причинить вашим кавалерам некоторые неудобства.
— Вовсе наоборот, сейчас или никогда, — воскликнула Зухур, странно воодушевляясь. — Наши кавалеры, как вы правильно их назвали, готовы к этому. Трудясь в городе, без женщин, они голодают. Ожидание их разогревает. Они все приходят сюда и тратят деньги, которые зарабатывают месяцами. В том, чтобы трудиться над запечатанными влагалищами, им нет равных!
Я ничего не сказала.
Зухур умолкла, как будто серьезно задумавшись.
— Ну, — бросила она, — в конце концов, я предлагаю вам остаться с нами. Наши мужчины вернутся через месяц. Уж они-то доберутся до дна влагалища вашей дочери, и мы разделим сумму. Тогда вам будет на что продолжить путешествие.
Я лишь поблагодарила ее, предпочитая сохранить невинность красавицы до лучших дней.
— Мы должны вас покинуть.
Она положила руку мне на бедро и сказала странным голосом:
— Наше гостеприимство длится два дня и две ночи. Не оскорбляйте нас, уходя так рано.
Мы собирались провести вторую ночь в этом странном женском лагере, когда я увидела, что Зухур направляется к хижине, где мы жили. Лейла была в двух шагах, вытряхивая одеяло.
Хозяйка отвела меня в сторону, и я заметила, что она неотрывно смотрела на девушку.
Она сразу сказала:
— Я вижу в вас женщину, которая разбирается в любви. Я тоже не буду ходить вокруг да около и скажу: мне уже давно не доставляли удовольствие…
Я ответила тем же, обращаясь к ней на «ты»:
— Что я могу сделать для тебя?
— Я ненавидела мужчин за то, что они пользовались нашими девственницами. И я любила их за их несчастье.
— Мужчины не доставили тебе удовольствие так, как надо.
— Их ласкам я предпочитаю женские.
Я сразу поняла, в чем беда этой сорокалетней женщины.
— Лейла?
— Да, мне нужна твоя газель. Я смогу научить ее тому, что такое вкус женской кожи.
— Еще нужно, чтобы она попробовала мужчину.
На самом деле, подумала я, еще хорошо, что она меня слушает.
— Не подвергай ее насилию, не дав познать нежность, — сказала Зухур, голос которой сделался умоляющим. — Дай ей пройти по прекрасным дорогам прежде крутых обрывов. Искупай ее в нежных водах, прежде чем ее унесут бурные течения. Судьба смягчает удары, когда имеешь дело со своим же полом.