Андрей Иванович никак не мог взять в толк произошедшее. Судьба бывшего "боевого товарища" его совершенно не волновала. Для него Кирилл умер с того самого момента, как главный бухгалтер частично подтвердила слова секретаря. Перестал существовать, испарился… И память о нем постепенно сотрется.
У бизнесмена не получалось вместе сложить кусочки мозаики поведения Евгении. Жени. Мужчина теперь так про себя называл девушку. Из богатой семьи, но не из этих "огламуренных подростков". Он недавно видел из окна, как она с родителями разговаривала на улице. Приличные люди. Машина достойная… А деньгам обрадовалась, словно не видела их никогда.
Или родители ее так воспитывают — жильем обеспечили и в свободное плавание отправили. Крутись, как хочешь… Вот девчонка и ощутила собственным горбом, как деньги зарабатываются. Всякое бывает. И дети разные, и отношение к ним разное. Родители Андрея его вообще с палки на ремень воспитывали. И низкий поклон им за это, уже покойным. Ничего не испортили, только крепче стал.
Вечером девушка купила проездной на метро и всего за два часа добралась до своего детдома. Причем из этих двух часов, один пришлось в разваливающемся автобусе провести в пробке. Радостная, с полным пакетом вкусностей под мышкой, Женька три раза нажала кнопку звонка на входе "для своих". Она всегда так делала и с замиранием сердца ждала, когда же раздастся топот маленьких босых ног и возгласы: "Женька приехала!!!". Но не в этот раз.
Девушка отворила дверь и вошла в темный коридор. Видать няня ночная, Горынична, опять дымить ходила и забыла на щеколду ход закрыть. Старая она стала. Вся морщинами изрезана, как иной берег реки селями. Но силищи в бабке немеряно, а души и того больше, потому и зовут ее, как сказочного трехголового змея. Одна только у нее дурная привычка есть — любит папироску на досуге посмолить, а у нее сердце уже не то. Совсем себя не бережет.
Женька тихо миновала служебный коридор, заглянула в круглый зал, где праздники проводят и откуда лучами расходятся коридоры в спальные отсеки для разных групп. Тихо везде. Нигде не горит свет. Ну, взрослых и средних отсюда перевели: помещений пригодных для детей мало осталось, а деньги на ремонт все запаздывают. А сейчас совсем непонятно стало: то ли их расформировать в министерстве решили, то ли вместо денег материалы подвезут и рабочих направят. Пока ждут определенности, сами кое-как справляются.
Восемнадцатилетних всего трое в последнем выпуске было. Уезжать не захотели. На все согласны были. Даже в комнатах с гнилой крышей и рамой без стекла жить. Лишь бы не забирали и по разным детдомам не распихивали.
Серьезно забеспокоившись, девушка направилась прямиком в кабинет тети Лиды. Приветливо махнула рукой Горыничне, дежурившей на колченогом стуле за обшарпанным столом и, тронув за плечо старушку, спросила:
— Баб Лиз, а что случилось?
Нянька очнулась, нашарила на поверхности стола очки с перемотанной пластырем переносицей и нацепила на крючковатый нос.
— Женька, ты что ли? А мы не ждали тебя сегодня. Ты ж по субботам нас навещаешь… Одна ты и навещаешь… — добавила бабка и пошамкала губами.
— Бабуль, родненькая, не томи, где все? Где теть Лида?
— Лидка-то? В больнице она. Малышню я спать уложила, чтобы под ногами не мешались… А ты, Жень, чего приехала-то? Али случилось чего? — встрепенулась Горынична.
— Баб Лиз, а почему тетя Лида в больнице?
Сердце не билось в груди девушки. Окаменело оно от дурного предчувствия. На глазах слезы навернулись. Вроде и неизвестно ничего, а точно знаешь — плохое будет. Страшное.
— Лидка-то чего в больницу поехала? Так лекарство, насчет которого вы хлопотали, не одно колоть нужно было, а с другим вместе. А врачиха то ли не сказала… Или Лидка сама запамятовала… Да и где ж еще три тыщи-то достать было? Все в разъездах, а Лидка свои последние деньги на платьице для Сонюшки потратила. Ее смотреть приезжали. Заберут скоро…
— Что с Павликом, баб Лиз… — мертвенным шепотом спросила девушка.
— С Павлушей? Помер наш Павлуша вчерась… Горе-то какое, а Жень?