— Вы становитесь настоящим мужчиной, — ответила Ванина. — Подарите мне ваш портрет.
Накануне того дня, когда Миссирилли должны были привезти в Рим, Ванина придумала предлог, чтобы приехать в Читта-Кастеллана. В тюрьме этого города поместили на ночлег карбонариев, которых пересылали из Романьи в Рим. Утром, когда их отправляли из тюрьмы, она увидела Миссирилли: его везли в тележке одного, закованного в цепи; он был очень бледен, но, казалось, нисколько не пал духом. Какая-то старушка бросила ему букет фиалок. Миссирилли с улыбкой поблагодарил ее.
Ванина увидела возлюбленного и как будто возродилась, почувствовала прилив мужества. Задолго до этой встречи она добилась повышения в должности для аббата Кари, состоявшего экономом в крепости Святого Ангела, куда должны были заключить Миссирилли; она взяла этого добросердечного священника себе в духовники. А в Риме немало веса придает положение духовника княжны, племянницы губернатора.
Процесс форлийских карбонариев не затянулся. Партия ультраконсерваторов не могла помешать, чтобы он состоялся в Риме, но в отместку за это добилась назначения в судебную комиссию самых честолюбивых прелатов[18]. Председателем комиссии был министр полиции.
Закон против карбонариев совершенно ясен. Форлийские заговорщики не могли питать никакой надежды, но они держались мужественно и весьма искусно защищали свою жизнь. Тем не менее их не только приговорили к смертной казни, но некоторые судьи даже требовали жестоких пыток, четвертования, отсечения рук и так далее. Министр полиции уже составил себе карьеру[19] (с этого поста прямой путь к красной шапке кардинала), и поэтому у него не было нужды отсекать карбонариям руки; представив приговор на утверждение, он уговорил папу заменить осужденным смертную казнь долголетним тюремным заключением. Только для Пьетро Миссирилли приговор оставили в силе. Министр видел в нем опасного фанатика, и к тому же Миссирилли уже ранее был приговорен к смерти за убийство двух карабинеров, о котором мы упоминали. Ванина узнала о приговоре и помиловании через несколько минут после того, как министр вернулся от папы.
На другой день монсиньор Катанцара возвратился домой около полуночи и нигде не мог найти своего камердинера; весьма удивляясь этому, он позвонил несколько раз. Наконец на звонки явился дряхлый и выживший из ума слуга; министр потерял терпение и решил раздеться сам. Было очень жарко; заперев дверь на ключ, он сбросил с себя платье и, скомкав его, швырнул на стул. Платье было брошено с такой силой, что перелетело через стул, задело за муслиновую гардину, и позади нее обрисовалась человеческая фигура. Министр кинулся к постели и схватил пистолет. Когда он подошел к окну, из-за гардины выступил юноша в лакейской ливрее и шагнул к нему с пистолетом в руке. Увидев это, министр прицелился и уже хотел выстрелить, но юноша сказал ему, смеясь:
— Как, монсиньор! Вы не узнали Ванину Ванини?
— Что означает эта глупая шутка? — гневно спросил министр.
— Поговорим хладнокровно, — сказала Ванина. — Во-первых, ваш пистолет не заряжен.
Министр, к удивлению своему, убедился, что это верно. Тогда он вытащил из жилетного кармана кинжал[20].
Ванина сказала ему очаровательно-властным тоном:
— Сядем, монсиньор.
И преспокойно опустилась на диван.
— Вы одна по крайней мере? — спросил министр.
— Совершенно одна, клянусь вам! — воскликнула Ванина.
Министр поспешил проверить это заявление: он обошел всю комнату, заглянул повсюду. Затем уселся на стул в трех шагах от Ванины.
— Ну, для чего мне, — сказала Ванина спокойно и мягко, — посягать на жизнь благоразумного правителя, на смену которому придет, вероятно, какой-нибудь слабый человек с горячей головой, способный только погубить себя и других?
— Так что же вам угодно, сударыня? — досадливо спросил министр. — Прошу вас кончить как можно скорее эту неподобающую сцену.
— То, что я сейчас скажу, — высокомерно произнесла Ванина, сразу оставив любезный тон, — для вас важнее, чем для меня. Есть люди, которые желают, чтобы Миссирилли сохранили жизнь; если его казнят, вы после этого не проживете и недели. Мне судьба его безразлична; сумасбродную выходку, на которую вы жалуетесь, я позволила себе, во-первых, для забавы, а во-вторых, ради одной из своих подруг. Я хотела также, — продолжала Ванина, возвращаясь к тону светской дамы, — оказать услугу умному человеку, который вскоре будет моим дядей и, по всей видимости, прославит свой род.
19
20
Римский прелат, конечно, не мог бы доблестно командовать армейским корпусом, как это не раз делал дивизионный генерал, бывший министром в Париже, когда Малле пытался поднять мятеж, но он никогда не дал бы так легко арестовать себя дома. Он побоялся бы насмешек своих коллег. Римлянин, знающий, что его ненавидят, всегда хорошо вооружен. Автор не считал необходимым объяснять ряд других мелких различий в поведении и речах парижан и римлян. Он не хотел сглаживать эти различия и считал нужным смело описать их. Римляне, изображенные автором, не имеют чести быть французами. (