Чем яснее видел Льевен неистовую любовь Леоноры к Майралю, тем сильнее становилась его страсть. Она много плакала; он целовал ей руки.
– Знаете ли вы, мой истинный друг, – сказала она ему через несколько дней, когда он в туманных выражениях говорил ей о своей любви, – мне кажется, сумей я доказать Майралю, что никогда не пыталась высмеять и одурачить его, быть может, он и полюбил бы меня!
– У меня очень мало денег, – ответил Льевен, – от скуки я сделался игроком. Но, быть может, бордоский банкир, которому меня рекомендовал мой отец, не откажет выдать мне пятнадцать или двадцать луидоров, если я буду умолять его об этом. Я готов на все, даже на подлость; с этими деньгами вы сможете поехать в Париж.
Леонора бросилась к нему на шею.
– Боже великий! Почему я не могу полюбить вас? Как! Вы прощаете мне мои ужасные безумства?
– До такой степени, что я бы с восторгом женился на вас, прожил с вами всю жизнь и считал бы себя счастливейшим из смертных.
– Но если я снова встречу Майраля, я буду настолько безумна и преступна, что покину вас, моего благодетеля, и упаду к его ногам, я это чувствую.
Льевен покраснел от гнева.
– Мне остается лишь одно средство, чтобы излечиться, – сказал он, покрывая ее поцелуями, – убить себя.
– Ах нет, не делай этого, друг мой! – говорила она.
После этого никто больше его не видел. Леонора стала монахиней в монастыре урсулинок.
Перевод Д. Лившиц