И как он раньше их не заметил?
— Доброе утро, братец! — с издевкой пропел Далеон и присел напротив него на корточки. Настроение его поднялось. Орфей не умер. Он отказывается в это верить.
Рафаэль был взъерошен, как воробей, помят и растерян, весь в пыли. От привычного лоска идеального щеголя ничего не осталось. Во взгляде боль, прямой нос морщится, совершенные губы кривятся.
Его придавило стеной к полу, попытки выбраться ничего не приносили, но… Раф единственный, из кого корни не пили магию.
— Далеон? — обрадовался он. — Поможешь мне выбраться?
— М-мм, — шестой принц сделал вид, что задумался. И уронил: — Нет.
Когтистые пальцы легли на черный обод венца.
— Ты же не успел его примерить? — уточнил Далеон, но и так почувствовал, что корона не выбрала владельца. Она бы просто ошпарила чужака, дерзнувшего коснуться её без позволения хозяина. — Отлично. Тогда я это изымаю.
Раф крепче сжал кулак, мелкие острые грани впились в ладони.
— Зачем тебе Венец? — хмуро спросил четвёртый. — Хочешь стать королём?
— Упаси Духи! — всплеснул рукой Далеон. — Я ненавижу это место и всю придворную суету. От лицемерия некоторых иногда просто тошнит.
— На что ты намекаешь? — верно вскинулся Рафаэль.
— На кого, братец, на кого, — поправил принц. — На тебя, родимый. Ты утверждаешь всем вокруг, что заботишься обо мне, переживаешь, а я, гад такой, не ценю. Ах-ах! — картинно вздохнул. — Но мне напомнить, как ты стоял в стороне и смотрел, как Кейран ломает мне пальцы? Ты мог вмешаться, но струсил. Ты знал, что брат хлещет меня по любому поводу, но опять же выбрал закрыть глаза и притвориться ветошью. Ты жалок, труслив и слаб, и я рад, что сейчас выглядишь под стать истине. Отдай Венец, ты не достоин трона.
— А кто достоин? — оскалился Рафаэль. — Понесешь его Кейрану? Неужели он смог приручить тебя кнутом и пряником, как какую-то собаку?
Далеон вздохнул и покачал головой.
— Кейран в пролёте, а претенденты помимо нас имеются. Как повелительница решит, так и сделаем, — беспечно пожал он плечом. — А моей ноги здесь уже завтра не будет. Венец! — напомнил он и дёрнул оный.
Рафаэль пыхтел, не хотел сдаваться, и Далеон начал отцеплять его от ободка по пальцу.
— Почему ты делаешь всё это? — отчаянно проскрипел Раф: сил противиться у него больше не осталось.
— Quia nominor leo[1], — невозмутимо ответил Далеон. Вырвал из руки растерянного брата корону, подмигнул напоследок и бодро удалился, поигрывая хвостиком с темной кисточкой на конце.
В раскрученном коридоре Далеон натолкнулся на исцарапанного, несчастного Руби, привалившегося к стенке, и бледную, взволнованную Изабель. Она металась из стороны в сторону, явно не зная, как лучше поступить.
— Хулигашка? Няня? — застыл принц. — Что вы здесь забыли? И где Люция?
— Она в зале с Виктором, — ответил Руби и бросился к Далеону, тот с готовностью приобнял младшего брата. — Я рад, что ты цел, Леон!
— А я как рад, — эхом отозвался он и вопросительно глянул на Изабель. Неспроста же она тут круги наматывает, трясётся и кусает ногти, вместо того чтобы приобнять ребёнка и успокоить.
Женщина это подтвердила:
— Они… Они повздорили и теперь дерутся. На кинжалах.
Далеон смачно выругался и сжал челюсти.
— Виктор опомнится, — заверил он и добавил тише: — Или мы его опомним.
И смело направился к узкому проходу, поймав ладошку младшего брата.
— Ты нам понадобишься, Руби! — сказал он с преувеличенно бодрой улыбкой и проигнорировал увещевания няни, о том, что в зал седьмому идти не стоит. Дверь из-за которой доносился лязг и выкрики приближалась. Шестой крепче стиснул в левой руке Венец. — Ты же смелый мальчик и ничего не боишься? — Руби кивнул, затем охнул и отрицательно замотал головой. Далеон беззвучно рассмеялся. — Тогда доверься Люц и мне. Готов?
Они ступили в Тронный зал.
[1] Ибо имя мне лев/потому что я лев (лат.). Слова из басни Федра. По сюжету лев и осёл пошли на охоту; лев взял себе первую часть добычи, как царь, вторую — как участник охоты, а третью — потому что он лев.
--
Где-то в альтернативной вселенной:
Рафаэль: Почему ты делаешь это?!
Далеон: Потому что я котик, а котикам всё можно.:")
Глава 21. Деймон-химера
Свет играл в морозных гранях магического кристалла, вспыхивал звездами на неровных сколах, завораживал.
Но сердце Люции не пело от восторга, не трепетало в экстазе от ослепительно прекрасного зрелища. Оно дергалось, как ошалелое. Клятва над грудью накалялась; в ушах нарастал гул; из горла рвался вопль отчаяния.