Но Люц держалась.
Ещё держалась.
Пока.
Нестор поднял самый драгоценный в мире голубой камень на уровень лица и любовно осмотрел со всех сторон. Новые вспышки изумительно света, мерцание и радужные отблески.
— Великолепно, — изрёк алхимик, и столько гордости за свою работу было в его тоне и виде, что затошнило. — Почти десять лет неустанной работы, проб и ошибок, тестовых казней, и всё ради этого момента! Наконец-то я подобрал идеальную для Магнуса пропорцию «Зелья Извлечения». Подмешивал в чай и вино, следил за результатами, и!.. Свершилось! Полгода понадобилось травить этого бессмертного гада зельем под видом лекарства. Стойкий же он террин! — восторгом вспыхнули тёмные колючие очи. — Сильный! Когда началась заварушка с выбором наследничка, я даже забеспокоился, что не успею, но всё прошло, как по маслу. Сегодня я дал Императору последнюю дозу. Вовремя. Получилось! Теперь мне ничего не стоит стать самой сильной химерой, самым сильным существом на планете, и править всей Террой! Больше никто не будет недооценивать людей!
Кто-то грохнулся на попу позади Люции, но она не обратила внимания. Бывший десница императора — пока человек! — забормотал уже известное ей заклятие и вызвал резонанс кристалла (немыслимое событие!), но и тогда девушка на него не посмотрела.
Её глаза не могли оторваться от Магнуса на троне. Пустого и безжизненного, завалившегося на бок, как брошенный плюшевый мишка. Он уже начал покрываться серым налётом и сеточкой трещин.
Рано. Слишком рано.
Она смотрела на него и ощущала, как умирает сама. Источник магии бурлил внутри неё, крутился смерчем, обжигал внутренности и кости. Крестик на груди уже не просто жалился — выжигал кожу калёным близаром. До крика.
А Люция не могла ничего сделать. Магнус мёртв, разлагается. А она не может ничего сделать, не может это прекратить, не может отмотать время, не может даже пальцем шевельнуть.
Не может отомстить.
Боль охватила всё её тело, каждый мускул, каждую клеточку. Свела судорогой, вывернула наизнанку. Люц не было так больно даже вовремя трансформации в химеру.
Она оглохла от собственного вопля.
Согнулась пополам, не слыша тревожного голоса брата, суматохи позади них, или песни «вживления» алхимика. Не соображая, что творит, желая хоть как-то облегчить невыносимую муку, вгрызлась ногтями в кожу, в место, где полыхал крестик, и царапнула до крови. Не помогло. И она полоснула себя снова и снова.
Но выцарапать источник боли не могла. Да и как? Магия течет по венам, циркулирует с кровью, берёт начало в солнечном сплетении и возвращается в него. Она везде и нигде.
Далеон оторвал от груди её скрюченные окровавленные пальцы, в лицо с тревогой заглянул Виктор.
— Что с тобой, Люция? — спросил. — Это Нестор что-то?..
Он не договорил — Беркули взревел нечеловеческим голосом.
Люц увидела, как бывший советник корчится на ступеньках помоста, рвёт одежду на сереющей груди и спине, выступившими когтями.
«Всё снова происходит слишком быстро», — подумала она. Перевела взгляд на парней, что дружно вцепились в её локти, не сводя напряжённых взоров с алхимика, и с досадой посетовала: — «Вам стоило остановить ритуал Нестора, а не спасать меня».
С диким звериным воем Нестор упал на четвереньки. Его корёжило. Крутило. Дёргало.
Изменяло.
Под кожей бугрились и двигались, словно клешни сороконожки, ребра; вспучивались мускулы, растягивая плоть; выкручивались суставы и со звучным щелчком вправлялись, формируя уже иное, совсем не человеческое тело.
Внутри него переливался волнами и всполохами голубой магический свет. Он подсвечивал растущие кости, выделял нарастающие жгуты новых толстых жил, сиял в огромной сети вен.
Нестор напоминал мерцающий на ветру факел. Свет в нём то гас, то вспыхивал, гас и вспыхивал с новой яростной силой, грозился лопнуть «сосуд» как пузырь. И причинял невероятную, выжигающую боль.
Люц знала по себе. Но муки безумного алхимика казались в сто крат сильнее. А как иначе? Он осмелился вживить себя «кристалл» Магнуса, самого сильного на планете Террина этого поколения.
Разве способен хоть один смертный принять его силу и не скончаться в агонии? Не сойти с ума?
Но десница императора не собирался так просто сдаваться. Он переживал этап за этапом, орал дурниной, выл и рычал изменённой глоткой и продолжал меняться, оставаться в сознании, терпеть.